Боярский эндшпиль - стр. 18
Тут он поднял вверх очередную клешню.
– Колдунов эта зараза никак не поражает. Только обычных людей, ну иногда – из шестого круга кого, но тех вылечить можно. А вот обычного человека – тоже можно, но дорого, дешевле помереть. Так что дотронулся кто по неведению, а так обычно и случается, ведь помочь всегда желающие находятся – и все, в девяносто девяти случаях из ста грибница решает, что ты ей не подходишь. И вот так же носитель помирает, максимум за неделю, и за эту неделю размножается в других носителях, ищет своего единственного. Так что вещь это заразная, иногда приходится и карантин вводить. Это вот сейчас Мирон Ипатич всех осмотрит и, если что – отпустит.
Фил побледнел, отложил на тарелку куриную ножку.
– Не пойму, – признался я. – Эту ведь пыль откуда-то берут. Значит, есть где-то носители, которые вот так носят в себе заразу.
– И не надо понимать, – отрезал Сила. – Вопрос государственный. После чумы эта пыль везде вне закона. Любой, кто занимается ее добычей, торговлей и употреблением – государственный преступник. Сейчас вот этого придурка, который решил в астрале полетать, личность установят, и всем его родным, близким, друзьям, даже дальним знакомым мало не покажется.
– Часто так? – осторожно поинтересовался я.
– С пылью? Бывает. Десяток раз за год. Уж и малым детям в школах рассказываем, и околоточные беседы проводят, но вот найдется обязательно такой идиот, которому мало доброго вина или обычной дури, а ведь порция пыли по чем сейчас идет? – Сила поглядел на Фила.
– По десять золотых за щепоть, – подсказал тот.
– Вот! А это на один раз. Так что поэтому и банки за расходами следят, и пришлых мы отслеживаем, откуда что берется. Ну кроме колдунов.
– Ага, – усмехнулся Мирон, – не испытать нам настоящего блаженства. И все равно колдунам завидуют. Да, Фил?
– А как же, – подтвердил зубастик. – Черной-пречерной завистью.
С прислугой обошлось. Трясущиеся от страха, ничего не понимающие, они подходили к Мирону, тот их быстро обследовал и отпускал. Всех трех – повара и двух подавальщиц. А вот с Лушкой задержался подольше, держал за руку, покачивал головой, от чего Фил то бледнел, то краснел. И наконец отпустил бедную девушку.
– Все в порядке, – подвел местный эскулап черту под диспансеризацией. – Все здоровы, а дальше пусть сыскной приказ этим занимается.
Обрадованный Фил увел Лушку куда-то. Успокаивать, как пить дать. А я засобирался домой, и так день вышел слишком насыщенным.
У дверей уже стояли трое в черных камзолах, при виде меня подобрались, слегка поклонились. Один из них протянул мне серебряную пластину, предложил дотронуться до нее кольцом. Пластина вспыхнула зеленым. Вроде как за своего сошел, выпустили, но поглядывали с сомнением.
День уже клонился к вечеру, и дел-то всего было ничего, а вот поди, первое января почти прошло. Без елки, тяжелой головы утром и доедания салатов в течение дня. Благодать. По январскому морозцу я бодро дошагал до своей колымаги, и уже в ней помчался на всех парах домой – к тишине и одиночеству.
Когда я поставил повозку на парковочное место во дворе и зашел в двери, оказалось, что мчался я еще и к коту.
Здоровый черный котяра сидел прямо в прихожей и требовательно глядел на меня, не отвлекаясь на «кис-кис» и «пошел вон». А пнуть его вот не поднялась нога.