Босиком по пеплу. Книга вторая - стр. 20

Не заметила, что так сильно залипла. Встала посреди комнаты и замерла не дыша. В мире найдется немного женщин, которым Амиран аль-Мактум будет неприятен физически. Его привлекательность, притягательность и первородную сексуальность отрицать невозможно. Эмир сотворен из грешной порочности, непоколебимой мужественности сногсшибательной силы. Быть таким — просто незаконно. Он продал душу дьяволу из спортивного зала, чтобы вылепить себе рельефные мышцы, которые лишний раз подчеркивают его парализующую энергетику и стремление к власти.

Черт бы его разодрал и сжег в пекле. Видеть не хочу…

И все же продолжаю смотреть на Амирана.

Эмир занимает большую часть моей постели. 

Непроизвольно напрягаю брови, осознавая, что мне будет трудно прилечь рядом, и не разбудить его. Мужчина раскинул руки в разные стороны и лег, чуть ли не поперек кровати, всем своим видом приглашая меня в капкан своих лап. 

Ага, уже разбежалась. На диване посплю. 

Дыхание у него ровное, спокойное, но по напряжению мышц, подчеркнутыми отблесками луны, я понимаю, что спит он сейчас чутко, не глубоко. И даже в такой интимный момент, как сон, Амиран выглядит как задремавший огнедышащий дракон, от которого за версту веет смертельным жаром.

Невольно, я подбираюсь все ближе и ближе к эмиру.

Разглядываю каждую мышцу, акцентируя внимание на самой боевой и живой из них. Амиран шумно выдыхает во сне и слегка сгибает одну ногу в колене, подаваясь бедрами вперед. Косые мышцы живота Амирана напрягаются, заставляя меня сомневаться в том, что он спит. Я вся дрожу, с опаской скользнув взглядом по дорожке волос, частично прикрытой белой простыней. Ткань не скрывает очертания внушительных размеров органа, с которым мне пришлось познакомиться еще ближе. 

Сглатываю скопившую во рту слюну, вспоминая, его требовательное «оближи» и ощущаю, как сердце в груди заходится неистовым галопом. 

Это похоже на наваждение. Голод. Безумие. Помутнение, болезнь, пробудившийся инстинкт. 

Я ненавижу его. 

Луна перемещается и теперь свет от нее подсвечивает красные полосы от моих пальцев, оставленные на предплечьях Амирана. Мой взгляд падает на зеркало у изголовья кровати. Не выдерживая бури переполняющих меня эмоций, я хватаю вазу с туалетного столика и борюсь с диким желанием запустить ее в хрупкую гладь над эмиром. 

Он заслужил того, чтобы осколки зеркала впивались в его кожу также сильно, как пепел и песок в мои ступни. 

Заслужил.

Заслужил за то, что играл со мной. Изначально врал мне, рисковал мной. Он вынудил, он заставил. В том, что мы с Нейтом уже никогда вместе не будем, виноват только он.

Умудрившись усмирить свой пыл и гнев, я просто ставлю вазу на место и пулей выбегаю на балкон. 

Сон не идет, и не пойдет рядом с этим мужчиной. Боюсь, что опять проснусь с его членом между своих бедер и языком внутри. 

Жадно втянув ртом влажный ночной воздух, я опускаюсь на подвесную качель из плетеных веревок, установленную на балконе. Не знаю, сколько проходит времени, пока я просто раскачиваюсь вперед и назад. Ритмично работаю ногами, крепко держась за толстые тросы и наслаждаюсь слабой имитацией полета. 

Вздрагиваю всем телом, когда раздражающий щелчок зажигалки выводит меня из расслабляющей медитации, вызванной умиротворяющим покачиванием. 

— В постель, tatlim. Быстро, — низким и вкрадчивым тоном, вновь приказывает Амиран.