Боря, выйди с моря 2. Одесские рассказы - стр. 38
– Я плевать на них хотел! Мною командовать они не будут! Я сво-бо-ден! Да, да! Сво-бо-ден! – вопил Женька, размахивая указательным пальцем и чуть ли не тыча им Изе в лицо. – Нас гнали из страны в страну, как убойное стадо, нас убивали Хмельницкий, Пилсудский и ещё две сотни пидорасов, но ни хрена! Мы никогда не были и не будем рабами!
Он плакал, пил, и вместе с ним Изя тоже плакал и пил, и с каждым новым стаканом обиду вытесняла дикая злость: как, по какому праву ОНИ смеют решать, что и как ему делать, где жить и кем работать?!
Наташа приехала к Женьке очень поздно, встревоженная, что его до сих пор нет на Гайдара, и, зная уже об отказе, спокойно произнесла, убирая стаканы и пустую бутыль:
– Успокойтесь, мальчики, ещё не вечер! Пока петух не прокукарекал три раза, рано петь амен. Не мы первые, не мы и последние. Будем пробиваться. Вплоть до ЦК!
У Женьки пропал запал, он повесил гитару и грустно сказал:
– У нас могут отобрать всё. Всё, кроме внутренней независимости. Мы ещё посмотрим, кто упёртее и непреклоннее, – он закурил сигарету и зло выговорил: «Пусть сперва отсосут молоко у пожилого ёжика в Булонском лесу».
– Эти песни ты сам сочинил? – спросил Изя, восхищённо глядя на Левита, за которым ранее не наблюдал подобных талантов. – Когда успел?
– Нет, – улыбнулся Женька дремучести Парикмахера, – это Галич. Стыдно не знать.
– Могу и не знать. Кто он?
– Поэт, драматург, композитор. Что ещё? Диссидент.
– А… – вспомнил Изя статью в газете о грязном поэте, высланном из страны за сочинение антисоветских пасквилей.
– Могу дать стихи его, – Женька вынул из глубины шкафа самодельно переплетённый сборник машинописных текстов и положил перед Изей на стол. – Просветись.
– Нет, спасибо, в следующий раз, – отшатнулся Изя от крамольного сборника. – Мне пора домой. Шелла волнуется, когда я поздно прихожу.
Женька вызвался проводить его до трамвайной остановки; по дороге Изя по-дружески предостерёг его:
– Лучше бы ты держал дома порножурнальчики. Стихи классно написаны. И о Сталине, и о лагерях. Но нужно ли тебе это? Загремишь ни за что ни про что…
– Не дрейфь, старик. Мир делится на тех, кто безропотно приносит петлю своему палачу, и тех, кто принимает последний бой и бросается с саблей на танки. Я сделал свой выбор, – и, взбудоражив собак, запел на всю улицу во всё горло:
Изя не рад был, что затеял на улице бесполезный разговор. Оглядываясь по сторонам, с величайшим трудом он перевёл его на нейтральный трёп о бабах, дождался трамвая и, нетерпеливо вскочив в него, облегчённо прокричал из закрывающихся дверей:
– Пока! Хорошо посидели! – и помахал на прощание рукой.
Домой Изя не добрался. На следующей остановке в трамвай вошла Оля Кириленко, которую он не видел лет пять. Изя настолько обрадовался встрече (как, впрочем, и она, как выяснилось, расставшаяся со Славиком год назад), что, увлёкшись разговором, не сошёл на Первой станции, доехал с ней до Красного Креста, проводил до Среднефонтанской, по её приглашению зашёл попить кофе и, добавив к выпитому вину коньяк, пропал до утра.
Алкоголь в больших количествах заменяет снотворное. Легли в кровать и без «вечерней сказки» уснули. Из-за чего тогда, спрашивается, Шелла на другой день, ни слова не говоря, выставила Изю за дверь, заранее приготовив в коридорчике чемодан с тёплыми вещами, понятия не имею.