Боря, выйди с моря 2. Одесские рассказы - стр. 2
– Ложь это! – вспыхивает Мудренова. – Я дала за воду. Это когда её муж…
– У меня нет мужа!
– Значит, любовник забил туалет, я отказалась давать на чистку. Он забил, пусть он и пробивает. А я вообще целый день на работе и этим туалетом не пользуюсь.
– И твой сынуля тоже?!
– А что мой сынуля?!
– Он что, тоже на работу ходит? Или ещё в штаны делает?
– Не тронь ребёнка, стерва!
– Мудренова! – взрывается Председатель.
– Что – Мудренова! Вы что, не видите, как она издевается над нами! Плетёт чёрт знает что, а варенье испорчено! Сейчас за рубль пятьдесят клубнику уже не купишь. Она стоит хорошие два пятьдесят, если не больше.
Магнитофон недовольно шуршит, послушно записывая драматическую паузу.
– Симакова, я уже устал. Вы налили Мудреновой керосин в варенье?
– Нет, я ей дуста насыпала.
– Вы, я спрашиваю, налили Мудреновой керосин в варенье?
– Ничего я ей не наливала. Она сама себе налила.
– Чтоб у тебя язык отсох!
– У тебя отсохнет раньше!
– Женщины! Это когда-нибудь кончится?! Как вы мне все уже надое…
Пленка не выдерживает благородного гнева Председателя и обрывается, прерывая для истории слушание процесса века. Дальнейшая часть его проходит за закрытыми для прессы дверьми при выключенном микрофоне, что не позволяет судить о прениях сторон. Новое включение зала суда бесстрастно фиксирует терпеливый голос Наума Борисовича:
– Симакова, так как насчет варенья?
– Я не на-ли-ва-ла. Пусть докажет.
Рассудительное Правосудие:
– Варенье было испорчено после вашего конфликта с Мудреновой. Значит, подозрение падает на вас.
– У неё ещё был конфликт с Бжезицкой. Может, она налила?
Правосудие:
– Какой ещё конфликт?
– Она в своё дежурство подметала в коридоре и взяла веник Бжезицкой.
– Мой был поломан, – неожиданно робко подает голос Мудренова.
Властный голос Председателя:
– Давайте не будем отвлекаться. Эту жалобу мы разбирали полгода назад.
– Но вы же ничего не решили. А может, Бжезицкая сейчас ей и отомстила.
– Она неделю как в больнице, – парирует Мудренова.
– Не она, так другая. У тебя со всеми конфликты.
– Ты – ангел!
– Я с румынами не спала!
– Женщины! Я закрываю заседание и передаю дело в товарищеский суд!
– Правильно, Наум Борисович, я этого только и хочу. Варенье стоит денег.
– Хоть в центральную прачечную! У суда нет других дел.
Мудренова угрожающе:
– Вас оштрафуют – и дело с концом.
– Щас! Разбежалась. Мне ваш товарищеский суд до одного места. Я туда не приду.
Второй вердикт Правосудия:
– Последний раз спрашиваю: или решаем вопрос миром, или я передаю дело в товарищеский суд?
Мудренова примирительно:
– Я согласна. Пусть вернёт деньги.
– Ин-хулым! Ты по-французски понимаешь?
Плёнка заканчивается, не выдерживая неуважение к закону. «Столетняя» симаково-мудреновская война, прошу не путать с более кровопролитной англо-французской, вполне могла бы по продолжительности боевых действий побить рекорд книги Гиннесса, если бы в подвале у Зозулей не появился телевизор.
Всё испортил телевизор. Он сломал привычный уклад жизни южного города и загнал всех в квартиры. Он распахнул окно в мир, и мы смотрим на карнавал в Рио-де-Жанейро и завидуем. А ведь было и у нас…
Я говорю об Одессе конца пятидесятых – начала шестидесятых.
Я родился на Энгельса, бывшей Маразлиевской, на улице, в царское время называвшейся «улицей одесских банкиров», на которую и поныне выходит огромный старинный парк.