Большой Кыш - стр. 18
Когда Енот, заинтересованный шумом, доносящимся снаружи, выбрался из дома, то действительно тут же поскользнулся на мокрой глине. Он перекувырнулся на спину и быстро понёсся вниз по склону, лапами вверх. Всё случилось именно так, как хотели кыши. Оба Плана, Сяпин и Бякин, сработали. Дом освободился. Впору было праздновать победу. Но тут из колких ежевичных зарослей раздался жалобный визг. Кусты крепкими иглами вцепились в несчастного Енота.
– Ага, попался! Теперь, Бяка, бежим в «Мою Радость», запрёмся изнутри и быстро-быстро заложим все выходы и отнорки так, что Енот никогда не сможет вернуться туда, – воинственно вскричал Сяпа.
Кыши бросились к домику. Переступив порог, они охнули от ужаса. Ничего не осталось от уютной, чистой, светлой хижинки. Енот всё разрыл, пересыпал сухой травой и прелыми листьями. Вниз, прямо из-под двери, вела глубокая чёрная нора, откуда тянуло сыростью и гнилью. Дом стал чужим, и ничего нельзя было поправить. Прошлого было не вернуть.
Бяка резко развернулся и выскочил на улицу. За ним выскочил Сяпа. Не глядя друг на друга, не проронив ни слова, кыши поплелись прочь. Но, опять услышав стоны Енота, они остановились.
– Что это с ним? Пойдём посмотрим, – робко предложил Сяпа.
Бяка, уставившись в землю, потерянно пожал плечами. Сердце Большого Кыша рвалось на куски от горя, но он всё же побрёл вслед за Сяпой в сторону ежевичника, в котором застрял Енот.
Мохнатый зверь испуганно дрожал в колких ежевичных ветвях. Бяка вопросительно посмотрел на Сяпу. Сяпа – на Бяку. Они подобрали по крепкой палке и выковыряли Енота из цепких колючек. Тот жалобно повизгивал: в его лапах засело множество острых шипов. Из-за них он не мог ступить ни шагу. Глядя на раненого зверя, Бяка вдруг тихо, беззлобно сказал:
– Ты, Енот, гадкий! Ты занял мой красивый домик с полочками и кладовочками. Ты его не строил, а только ломал. Отчего же он полюбил тебя? Может, оттого, что мы похожи? Оттого, что ты и я одиночки? Дай-ка я выдерну из твоей лапы шип, Енот. Вот так. А теперь я залижу ранку и приложу к ней подорожник. Вот так.
И Бяка стал одну за другой облизывать ранки Енота. Тот скулил, вздыхал и благодарно тёрся о шёрстку Бяки. Сяпа принёс чайник с водой и напоил бедолагу. Зверь понемногу успокоился и затих. Он уткнул большой чёрный нос в Бякин живот, а затем уснул, устав от боли и страха. Бяка гладил лохматого зверька и шептал:
– Сейчас ты, Енот, слабее меня, и я с лёгкостью мог бы забрать свой дом назад. Это было бы справедливо. Но ты болен, ты поранил свои грязные лапы. Мне жаль тебя, молодого и глупого. Нет, я не стану пользоваться твоей слабостью, не стану отбирать у тебя домик. Я подарю его тебе. А себе построю новую «Мою Радость». Так будет правильно.
Вечером Сяпа ушёл спать в свою хижинку. А Большой Кыш всю ночь сидел рядом с Енотом, гладил его и смотрел на звёзды. «Всё было так хорошо, пока этот вонючий Енот не вломился в мой чистый, аккуратный, самый лучший в мире домик, – думал он. – Но чему тут удивляться? В лютую зиму естественноискать местечко потеплее. Голодный хищник убеждён: кто ближе всех, тот и вкусней. Дурашка Енот замёрз, хотел согреться, а в моём домике было не только тепло, но к тому же уютно. Вряд ли кто-то в нашем лесу, да и в целом мире, смог бы устоять перед очарованием „Моей Радости“. Что Еноту оставалось делать? Что ж, пусть. Я подружусь с этим одиноким зверем, буду приходить к нему в гости и навещать свой домик. И возможно, когда-нибудь грязный Енот, до которого никогда и никому не было никакого дела, научится вытирать лапы о половик и пользоваться носовыми платками».