Большие и маленькие - стр. 24
Время от времени они вспоминали о ней. Звали:
– Догоняй!
Она махала им: идите, я следом.
И в следующую секунду Серёжа с Олегом снова впадали в собирательский раж, пускались рыскать по невидимым грибным лабиринтам.
Ей и ночью потом снились их затылки. То исчезали, то вспыхивали снова.
Олег поймал себя на том, что стыдится разглядывать детей.
Злобно одёргивал себя и отводил глаза всякий раз, когда, забывшись, засматривался на мальчишек и девчонок, заполонивших его двор: на веснушчатые скулы, на чёлки, прилипшие к потным лбам, на квадратные молочные зубы, вонзающиеся в шашлычную мякоть.
Тамаре рассказывать не стал. Списал на испорченные нервы.
Не то чтобы он боялся дать волю своей тоске по отцовству – она, кажется, единственная возвращала ему опору в удушливом хаосе, помогала вспомнить, как прекрасен нормальный мир, в котором мужчины любят женщин, дети – родителей, в котором не приходится ненавидеть самых дорогих.
Страх точно был. Но другой. Что-то было в этом запретное. Недозволенное лично ему.
И Олег запирался на все замки. Держался сухарём, с которым ни один ребёнок не заговорит без крайней необходимости.
Толя застал его врасплох.
Олег относил разобранный мангал в пристройку за гаражом и наткнулся на мальчишку, охотившегося за воробьями его рыболовным сачком. Сачок был взят без спроса из кладовки, и Олег уже собирался высказать, что, дескать, не для того эта вещь предназначена, и выгнуть сурово бровь.
– Дядя Олег, – сказал Толя, небрежно роняя сачок поперёк скамейки. – А Серёга был боксёр?
Олег открыл дверь в кладовку, уложил мангал в лоток с щебнем – щебень удерживал золу и окалину, осыпавшуюся с мангала – и только после этого, повернувшись к терпеливо дожидающемуся Толе, ответил:
– Перворазрядник.
Толя уважительно скривил губу, подумал и решил уточнить:
– А это круто?
Чувствуя, что мальчишка настроен на затяжной разговор, Олег собрался было от него отделаться, ответив коротко и неинтересно. Но сделал ровно наоборот.
– В семнадцать первый взрослый выполнил, – он задумчиво растягивал слова, будто то, о чём говорил, допускало ещё какие-то раздумья, последствия. – Для такого возраста очень даже неплохо. У меня, к примеру, не получилось… Если бы дальше пошёл, через год-два запросто мог до камээса дотянуть. – Помолчал, исподлобья оглядел Толю. – Но не захотел.
– Почему?
– Ну, – Олег откашлялся; делал это уже рефлекторно – так проще всего было нарезать паузы, совершенно необходимые в опасных разговорах о сыне. – Охладел к боксу. Бросил.
– Так вот взял, и бросил?
Откашлялся.
– Взял и бросил. Пришёл с тренировки, поужинал и говорит…
Олег спросил себя, так ли необходимо рассказывать всё это мальчику Толе, троюродному племяннику с пухлыми щеками неженки… Столько времени отмалчиваться, чтобы разболтать мимоходом случайному, мало что понимающему слушателю.
– Говорит: «Больше не буду боксом заниматься. Надоело». Я сначала не поверил…
– Ругали его?
Вот и нарвался, недолго пришлось ждать.
– Что? – Олег смутился не на шутку. – С чего ты… почему спрашиваешь?
– Так это… столько тренироваться, тренироваться. А потом вдруг, раз, и бросить. Неправильно как-то, да?
Олег двинулся к скамейке. Толя последовал за ним.
– Не без этого, ругал, – как можно спокойней сознался Олег. – Жалко было. Его же трудов – понимаешь? – жалко. И перспективы открывались. Но… не переубедил.