Большая телега - стр. 46
В пасмурную погоду, под моросящим дождем Сарагоса потеряла львиную долю величия и неприветливости. Даже цвет зданий, вчера темных и тусклых, сегодня изменился, стал теплее и ярче. Я всегда знал, что освещение – великое дело, оно решает все. Но обычно города в солнечную погоду хорошеют, а тут – обратный эффект. И ведь это я вчера под зимним солнцем ее наблюдал, мягкий, так сказать, вариант. А летом Сарагоса, надо полагать, с ног сшибает своим величием. Небось послы недружественных держав, въезжая под ее своды, тут же начинали трепетать и потеть подмышками, и без того упоительно сочными.
А в редкие пасмурные дни иностранных послов в Сарагосу пускать не следует. В это время на улицы выходят местные жители, снимают невидимые тугие воротнички, расслабляют плечи и спины, ловят губами редкие капли дождя, радуются: какой же у нас уютный город! Я чувствовал – еще пара-тройка пасмурных дней, и я сам сочту Сарагосу «уютной». И уезжать раньше времени совершенно ни к чему. Три ночи – это даже маловато, если разобраться.
К вечеру у меня снова начала подниматься температура, но, вопреки обыкновению, я хранил безмятежность. Это, думал я, просто такая специальная полезная сарагосская лихорадка, задуманная мудрым Создателем ради красочности наших сновидений. К утру опять все пройдет. А что жрать не хочется – невелика беда. В Барселоне буду отъедаться. А пока куплю, пожалуй, багет с ветчиной на всякий случай, вдруг организм среди ночи решит, что презирает аскезу. И пойду спать.
Багет я покупал не зря. Уже возле самой гостиницы я услышал знакомое мяукание. Моя черно-белая зазноба сидела на невысокой ограде и всем своим видом показывала, что снять ее с этой немыслимой, головокружительной полутораметровой высоты – моя святая обязанность.
– Ну что с тобой делать, иди сюда, – вздохнул я, протягивая к ней руки. На этот раз кошка была осторожна, не стала выпускать когти, зато ластилась с такой неукротимой страстью, что у меня духу не хватило спустить ее на землю. Спрятал под пальто и контрабандой пронес в номер. Покормлю, а потом выпущу в окно, благо живу на первом этаже, – так я рассуждал.
Ага, как же. В окно. Съев ветчину из багета, кошка улеглась мне на грудь и умиротворяюще затарахтела. Я сам не заметил, как уснул и сладко проспал до самого утра. Сны мне снились исключительно приятные, даже угрюмый старик из утренней истории был со мной приветлив и обещал подарить на Рождество пару лишних лет – если я буду вести себя хорошо. Я сказал, что постараюсь.
Когда я проснулся, за окном были прозрачные утренние сумерки. Чувствовал я себя отлично, но вставать было лень. Тем более что на моей груди по-прежнему лежала пушистая черно-белая грелка. Довольно увесистая, надо сказать. Иногда мне кажется, что кошки умеют регулировать собственный вес по мере надобности – когда необходимо взобраться к потолку по тонкой занавеске, самый раскормленный зверь весит не больше двухсот граммов. А когда надо заставить теплого, удобного человека как можно дольше оставаться в постели, даже такое тщедушное создание, как моя подружка, чудесным образом прибавляет к своему природному весу еще, как минимум, пуд.
В конце концов я страстно возжелал простых человеческих утренних радостей и попытался выбраться из-под кошки. Спросонок бедняга явно не сообразила, что происходит, почему под ее пузом вдруг зашевелилась земная твердь, и вцепилась когтями в одеяло. То есть, тремя лапами в одеяло, а четвертой – в мою ключицу. Зараза мелкая.