Большая стрелка - стр. 17
Вот и контора. Особнячок у метро «Октябрьское Поле» утопал в зелени и производил весьма мирное впечатление. Но это был один из адресов отряда «Буран».
Командир отряда генерал-майор Рокотов принял его сразу. Генералу было за сорок, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Вальяжный, немного рыхлый, в дорогом сером костюме, он напоминал больше руководителя какой-нибудь компании.
Первое задание Гурьянова в «Буране» – тогда Рокотов был командиром группы. Они шли по душманской территории за важным грузом. И попали в дикую мясорубку. Казалось, выйти из этого пламени невозможно. Но они вернулись все до единого. Рокотов очень редко терял людей.
– Неважно выглядишь, – сказал генерал. – В командировку не хочешь? Тебе нужно проветриться.
– Мне нужен отпуск.
– Та-ак… – Рокотов посмотрел на него испытующе. Он слишком хорошо знал своих людей, чтобы представить, как все будет. – Мы надавим на органы. Они лягут костьми, но найдут убийц.
– Никто костьми сейчас не ляжет. Это только мы можем ложиться костьми. А эти… – Гурьянов отмахнулся.
– Я подниму всех наших «безопасников». Это их стихия. Они раскопают.
– Они не сделают это лучше меня.
– Здесь не Афган и не Ангола, Никита… Ты понимаешь, что я не должен тебя отпускать, – устало вздохнул Рокотов.
– А вы должны понять, что я не могу не идти.
Шеф видел – боевая ракета вышла на курс. И резко спросил:
– Хорошо, какие ресурсы нужны? Выкладывай расчет. Люди. Оснащение.
Рокотов не имел права не только предлагать, но даже заикаться о таком варианте. Использование сил и средств отряда «Буран» внутри страны запрещено категорически. Однако бросать в подобной ситуации своего сотрудника на произвол судьбы он не мог.
– Нет, – отрезал Гурьянов. – Это мое дело. Личное…
– Ты – в Службе. И личных дел у тебя быть не может.
– Не было. Теперь есть.
Генерал покрутил в пальцах пластмассовую авторучку. Фактически начальник одного из его основных отделов просил разрешения на личную вендетту.
– Пиши рапорт. Месяц отпуска. При осложнении ситуации сразу на контакт. – Ручка хрустнула в пальцах Рокотова.
– Только не надо за мной присматривать.
– Обещаю, – неохотно произнес генерал. Это далось ему с трудом, потому что он имел привычку слово свое держать…
Ну а дальше – в квартиру брата. Гурьянов сорвал бумажную ленточку с печатью прокуратуры и вошел внутрь.
Еще недавно квартира была наполнена жизнью. Здесь звучали голоса, смех, велись беспечные разговоры, на плите жарилась яичница, в прихожей на полке накапливались прочитанные и непрочитанные газеты. Теперь тут никогда не будет как прежде.
Он был тут сразу после убийства. Здесь толпились оперативники, понятые. Они осматривали все с видом старьевщиков, разглядывающих ставшие никому не нужными ветхие вещи. У вещей такая судьба – они часто переживают своих хозяев. Гурьянов тогда вышел отсюда в числе последних и видел, как следователь закрывает и опечатывает дверь.
Что-то кольнуло его, когда он вошел в большую комнату.
Когда он в прошлый раз покидал квартиру, порядок в ней был несколько иным. И вещи были разбросаны по-другому. Кто-то здесь побывал, осторожно отклеив печать, а потом вернув ее на место…
Недолго Художнику пришлось править в камере следственного изолятора. Дело в отношении его передали в суд.
Признав свою вину, он попросил прощения у честных людей и умолял не лишать свободы. Но получил два года в шестой исправительно-трудовой колонии в Калачевском районе. Там устроился на блатную должность в клубе, где малевал плакаты с изображениями счастливо улыбающихся заключенных, вставших на путь исправления.