Большая книга рождественских рассказов - стр. 4
Но дети всё-таки считали себя счастливыми, потому что около них был и старинный сад, и огород с поросшими мхом канавками, и плетни, и леса, и рогатый скот, и цыплята, а в самом доме – просторная кухня, где они без стеснения усаживались на деревянные скамейки, ели свою горячую похлёбку и слушали чудесные истории, рассказываемые им Кезией, которая была и кухаркой, и нянькой, и скотницей, и хозяйкой. Она очень любила детей, все они родились при ней, а когда мать их умирала, то Кезия обещала ей никогда их не покидать. И сдержала своё слово, несмотря на то что была красивая женщина, за которую сватался давно ухаживавший за ней богатый мельник, живший милях в одиннадцати вниз по реке, где находилась его мельница. Кезия много чего хотела бы сделать для детей, но не могла, потому что никогда не смела ослушаться своего господина, и ей нередко приходилось давать детям воды вместо молока и холодные, неразогретые остатки еды, тогда как она охотно дала бы им тёплого, только что вынутого из печи хлеба; а когда она одевала детей в их старые, совсем выношенные платья, то ей просто бывало совестно перед ними за их отца. «Раньше чем исполнять свои обязанности по приходу, нужно было бы прежде всего позаботиться о своих детях! – думала она про себя. – Что толку от того, что он ведёт строгую, безукоризненную жизнь, когда он такой противный скряга!» – говорила она самой себе, подразумевая под именем «скряги» священника.
А когда выпал снег, то она мысленно называла его так с ещё большим озлоблением.
Дети совсем почти закоченели от холода, а она не смела положить в печь побольше толстых дубовых поленьев и пожарче натопить все находившиеся в доме камины каменным углём, чтобы отогреть детей, как бы ей того хотелось, а потому в Гольденроде было и сыро, и холодно.
– Побегайте по двору, мои цыпоньки, так вы лучше согреетесь! – говорила она детям, когда непривычная для их глаз белая пелена покрыла сплошь всю землю, отчего надувшаяся река и обнажённые деревья казались ещё чернее.
Отец сам учил Рэя и Роба в своём кабинете, маленькой, тёмной, тесной комнатке, которая внушала им такой же страх, как инквизиционная камера, потому что их начальные познания были ещё весьма скудны, но зато дети были очень хорошо знакомы с камышовой тростью отца, который производил ею свои экзекуции над малютками именно в этой комнате. Но в это самое утро они были свободны, потому что отца их позвали к одному умирающему прихожанину, по ту сторону огромного топкого болота, которое шло на далёкое расстояние и примыкало к плетню их огорода.
Итак, Роб и Рэй не только сами выбежали на двор, но и потащили с собой меньших братьев, даже посадили в маленькую деревянную тележку своих малюток сестёр и принялись их катать; а затем они резвились, бегали взапуски, пробовали кататься на ногах, боролись, скакали, прыгали, веселились, как будто в классной комнате не было ни грозной трости отца, ни перепачканных чернилами тетрадей для чистописания, которые так несносны и так скучны. Так они играли «в санки», изображение которых видели в своих раскрашенных книжках, причём две малютки сестры должны были представлять принцесс; потом они стали играть «в Наполеона под Москвой», историю которого Рэй прочёл недавно в их общей книжке Markham’s History, и так увлеклись своей игрою, своими маршами и сражениями, своей воображаемой смертью и погребением под снегом, что даже совсем не слышали шагов, приближение которых всегда приводило их в трепет.