Больница Людей и Нелюдей - стр. 28
Спасибо, добрая душа, просветила…
До треклятой палаты я всё же кое-как доковыляла.
- Домовые и здоровые могут быть вредными, а уж когда болеют… В общем, не реагируй на подколки пациента. Пропускай всё мимо ушей. Поняла?
Я кивнула. Что ж я, промолчать не смогу? Меня в моей жизни многие из себя вывести пытались.
- Вы ж глядите, кто пришел! Палка и туша! – Невысокий колобок с бородкой и усиками больным не выглядел, смотрел нагло и верещал на весь коридор. – А че так быстро? Могли бы и к вечеру до меня, несчастного, добраться. Вам же, врачам дебильным, все равно, сколько пациентов у вас помрет, да, дуры тупые? Эй, да ты никак человечка? Вы что же, убить меня собрались? Меня, Ингвара Седобородого? Да вы знаете, что я вас засужу?! Да я вас….
- Это что, домовой? – Да, я не выдержала, так сказать, «не вынесла душа поэта», и же в первую минуту появления в палате решила пойти в наступление. – Это базарная баба, а не домовой. Зикара, что мы тут делаем? На этом жирном колобке пахать надо, а он в палате валяется, орет во все горло. Может, ему снотворное вместе со слабительным вколоть, чтобы поумнел хоть каплю?
Моя сопровождающая странно хрюкнула и сползла на пол, зажимая себе рот руками. Это что за непонятные судороги? Она хохочет? А почему без звука?
Болезный меж тем открывал и закрывал рот, изумленно таращась на не выспавшуюся меня. Потом все же сглотнул и тихо, с опасением поинтересовался:
- Ты точно человек?
С пола послышался хохот. Зикара не выдержала и наконец-то дала волю чувствам. А я, похоже, снова во что-то вляпалась…
[1] Алконост - райская птица, изображавшаяся с человеческой головой. По сказанию XVII века алконост пребывает близ рая и когда поет, то сам себя не ощущает. Кто слышит его пение — забывает все в этом мире, «ум от него отходит, и душа его из тела выходит».
4. Глава 4
- Ну вот откуда я могла знать, что у него депрессия? – Раздраженно ворчала я, с досадой наблюдая, как буквально лежит от хохота вся ординаторская, включая незабвенного куратора-инкуба, случайно зашедшего проверить нашу работоспособность. – Меня не учили домовых от депрессий лечить.
- Их и не надо лечить… Ох, не могу… Инка, ну ты дала, - стонал гном, в красках рисуя себе сцену в палате. – Их надо выслушивать. Молча. Долго. Они… ох, жаль, меня не было… там… они выговорятся и успокоятся, домой пойдут… А ты его… Ему слабительным угрожала…
- Бедный Ингвар, - заливался инкуб. – Он наш постоянный клиент. Работа тяжелая, дом в пять этажей, хозяева сварливые и требовательные, он часто приходит сюда на жизнь пожаловаться. А ты с ним так… Инка, ты золото!
Интересный вывод. То надо молча этих хамов выслушивать, то я золото, оказывается. Они бы меж собой уже договорились, кто я, собственно…
- Угу, буду знать, - это обоим мужикам. – А почему он усомнился, что я – человек.
- Потому что люди с нами, нелюдями, ведут себя обычно спокойно, тихо и скромно, - фыркнула моя «любимая» вампирша. – Ну за исключением некоторых тут присутствующих.
- Да ладно тебе, Сури. Зато этого выскочку наконец-то на место поставили. – Инол. Оборотень сидел чересчур бледный, но довольный. Чем? Моим рассказом или проделанной им работой? Впрочем, мне-то какая разница.
- Нет, ну видели бы вы его лицо, - эльфийка предвкушающе ухмыльнулась, явно готовясь сказануть какую-нибудь гадость. – Норн куратор, мне кажется, этот этаж нужно персонально за Инкой закрепить. Уверена, он у нас постоянно пустовать будет.