Болевой порог - стр. 7
– Поможет?!
– Она поможет тебе вспомнить!
3
Суббота! Она началась раньше обычного. Боль вернулась ночью и стала потихоньку выцарапывать меня из глубокого сна. Я ворочался, накрывал голову подушкой, пытаясь убежать, но она уже вцепилась мне в темечко, проникла под черепную кость и стала продираться вниз. Темя, виски, глаза, нос, зубы. Зу-убы! Как же это больно. Через голову будто бы пропустили разряд тока. А боль, оставив пылать поражённую голову, уже устремилась вниз. Мне показалось, что ноет каждая косточка моего несчастного тела. Бёдра, коленные чашечки, предплечья, ключицы, всё это одолела страшная ломота. Меня словно скручивали, сворачивали в спираль. Что-то невероятно сильное и лютое, пыталось выжать меня, как тряпку, выдавить из меня все жизненные соки.
«М-м-м!» – дыханье сбилось, рот свело, я не мог даже кричать. А боль уже перекинулась на внутренности. Печень, будто накачиваемая автомобильным компрессором, пыталась вырваться наружу, почки отяжелели, словно в них залили свинца. Сердце бешено колотилось и каждый удар отдавался острой болью, будто его протыкали иголкой.
«М-м-м-м!».
Я бы конечно плюнул на совет доктора и вытряс из него всё имеющееся в доме обезболивающее. Я бы это непременно сделал, если бы только смог. Боль парализовала моё тело, скрутила мышцы, она продолжала прирастать. В моих зажмуренных глазах появилась накалённая до красна спираль. Казалось, что эта спираль протянута от правого виска к левому. Спираль шипела и росла в диаметре, становилась жирной, как гадюка.
«М-м-м-м-м!»
Бах! Спираль взорвалась вместе с разлетающимся на кусочки мозгом.
***
Щелк!
Заваленный бумагами стол. Две руки нервными движениями копошатся в стопках, открывают пластиковые папки, пальцы бегло перебирают листки, выдёргивают один.
– Вот он!
– Это что? – Красномордое рыжебородое лицо нависает сверху, прищуренные глаза давят, сверлят в черепе дыры. – Я тебя просил за девять месяцев, а ты мне тычешь квартальным…
– За девять? За девять ещё не готов…но я сегодня постараюсь сделать…
– Ты должен был сделать его ещё вчера! – орёт рыжая борода. – С чем мне теперь на совет директоров идти?!
– Василий Семёнович я…
– Да пошёл ты на …растяпа! От тебя одни неприятности!
– Но я!
– Пить надо меньше и в соцсетях зависать. Ещё один такой прокол и можешь собирать шмотки!
Визгливый голос, отражается от пластиковых перегородок и носится по разбитому на квадратные соты, офису, как шальная пуля. За соседней перегородкой слышится придавленный ладошкой смех.
Щелк!
Руки лежат на кожаной оплётке руля. Я узнаю эту оплётку, узнаю руки. На безымянном пальце правой, тонкое золотое колечко. Я узнаю это кольцо. Елозящие по стеклу дворники вяло размазывают прилипшие капли дождя. Кривая змея узкой дороги заставляет выворачивать руль то вправо, то влево. Я знаю эту дорогу. Из магнитолы раздаются финальные аккорды Фрэди из песни «Show mast go on». Моя любимая.
– Серёж, не гони так. Ты же знаешь, что за поворотом эта выбоина. Опять влетишь!
Я знаю этот голос. Всегда мягкий, никогда не срывающийся на крик, всё прощающий и всегда чуткий.
– Натуль, яма не здесь, за следующим поворотом, возле Бурьяновки!
Свист тормозов, глухой удар подвески, матерок.
– Ну вот, я же говорила! – поёт невозмутимый голос.
– Папа, ты опять в яму пловалился!