Болевая точка: Воскреси меня для себя - стр. 33
Имя сына, слетевшее с его губ, ударило под дых. Значит, тот молчаливый ублюдок не только выжил, но и успел меня охарактеризовать. Интересно, в каких выражениях? «Сумасшедшая баба с котом-убийцей и наклонностями садистки»?
– Я предпочитаю термин «принципиальная», – отчеканила я. – И мои принципы не позволяют мне брать деньги за то, что я должна была сделать по закону совести.
– Деньги ты возьмёшь, – в его голосе не было угрозы, лишь констатация факта. Так говорят о погоде или о времени восхода солнца.
– Нет, – отрезала я, чувствуя, как адреналин придаёт мне сил. – Не возьму. Ваша валюта здесь не котируется. Если хотите меня отблагодарить – верните мне мой душевный покой и сделайте так, чтобы ни вы, ни ваши… сыновья больше никогда не появлялись на моём горизонте. Это будет лучшей платой.
– Ты спасла им жизнь. Это стоит дорого.
– Я спасала не ваших сыновей, а людей, попавших в переделку. И поступила бы так, попадись на моей дороге другие… нуждающиеся. Но если вы хотите знать, чего это стоило мне, – я подалась вперёд, упираясь ладонями в стол. – Хорошо, я составлю вам счёт! Два флакона хлоргексидина – сто двенадцать рублей. Упаковка стерильных тампонов – восемьдесят. Шовный материал, который я когда-то по глупости прихватила с практики, – бесценен, но, допустим, тысяча. Мои бессонные ночи, мой страх, что ваши сыночки в любой момент могут отбросить копыта прямо на моём паркете, а меня потом найдут где-нибудь в лесополосе как нежелательного свидетеля, – это в какую сумму вы оцениваете? А? Диван и кресло, которые пришлось выкинуть к чёртовой матери? Их вы как оцените?
Я сделала паузу, переводя дух. Он молчал, и его лицо было непроницаемым, как гранитная скала.
– Так что деньги свои заберите. Засуньте свою благодарность… хотя нет, лучше оплатите счёт из мебельного. Потому что ваши мальчики уделали мою мебель так, что она не подлежала восстановлению.
В повисшей тишине я ожидала чего угодно: вспышки гнева, угрозы, приказа его гориллам за дверью скрутить меня. Но старик сделал нечто совершенно невообразимое. Уголки его суровых губ дрогнули и поползли вверх, обнажая в хищной усмешке ряд ровных, неестественно белых для его возраста зубов. Он негромко, утробно хмыкнул.
– Хорошо, – кивнул он, убирая пачку денег обратно в карман. – Диван. Кресло. Будет сделано.
Он развернулся, чтобы уйти. Его стать, его уверенность в себе, даже его хромота – всё в нём кричало о власти. И в этот момент во мне снова включился врач. Я смотрела на то, как он двигается, как опирается на трость, как неестественно разворачивает плечо, компенсируя нагрузку. И слова вылетели сами собой, холодные, отстранённые и абсолютно профессиональные.
– Стойте.
Он замер, повернув голову.
– Трость смените, – безапелляционно заявила я, обходя стол и становясь напротив него. Мой взгляд сканировал его осанку. – Эта вам не подходит. Она слишком низкая и с неправильной рукояткой. Вы опираетесь на неё неверно, переносите вес на запястье и слишком сильно наклоняете корпус. Из-за этого у вас уже начинается искривление грудного отдела позвоночника и перекос таза.
Я говорила, как на лекции, чётко и безэмоционально. На его лице промелькнуло удивление, сменившееся заинтересованностью.
– Через год такой ходьбы заработаете себе не только прогрессирующий сколиоз второй степени, но и протрузию в поясничном отделе. А то и грыжу. И тогда придёте ко мне уже как пациент. По записи. В порядке общей очереди. А я, – я сделала многозначительную паузу, поднимая на него свои самые штормовые, самые серые глаза, – таких самоуверенных упрямцев, как вы, не люблю лечить. Они никогда не слушают рекомендаций.