Боги страсти - стр. 7

Ещё рано, заведение пока не наполнилось обычным вечерним гамом и туристами, и кроме меня и ещё одного посетителя в дальнем углу больше никого нет. Я старательно ем свою болоньезу – пожалуй, самую вкусную во всём Чикаго, машинально рассматривая мужчину в рубашке, а точнее, его руки, покрытые синими полустёртыми буквами на кириллице. За мной из угла наблюдает пожилая женщина: наверняка хозяйка и правнучка того самого Джузеппе, который сто двадцать лет назад открыл здесь свой ресторан. Она не сводит с меня взгляда, временами отдавая распоряжение своим сыновьям, которые работают здесь же официантами.

Или мне просто хочется, чтобы это было так.

Но вот она встаёт, подходит ко мне и произносит:

– Какая красивая девочка. Очень, очень красивая девочка. Bella segnorita… – словно констатирует факт. – Откуда ты? – смотрит она в упор, словно любуясь, рассматривая меня.

Я смущаюсь. В свои двадцать шесть я так и не привыкла принимать комплименты, и лишь пожимаю плечами:

– Я из Чикаго. Я здесь живу. Американка.

– Я думала, ты русская, – вдруг заявляет она. – У нас бывают здесь русские девочки. Такие красивые.

– А, вы про это, – улыбаюсь я. – Моя бабушка русская. Вы правы. Переехала сюда из Минска ещё в восьмидесятые.

– Так я и подумала, – удовлетворённо заявляет старушка. – У меня есть внук, Тони… – но я слышу возмущённые мужские крики за её спиной.

Ко мне подходит молодой официант, что-то выговаривая на итальянском, и я прошу его, отодвигая от себя недоеденные спагетти:

– Заверните, пожалуйста, с собой.

Всё понятно: бабушка решила пристроить своего непутёвого внучка. Только этого мне не хватало.

Кстати, о бабулях: моя уже точно ждёт меня, мне надо ещё успеть к ней съездить на другой конец Чикаго. Всё это дурацкая затея. Но она захватила меня полностью, будоражит. Может быть, на меня просто так действует перспектива наконец-то расстаться со Скоттом?

– Это манто было единственной моей дорогой вещью, когда я приехала в Америку, – слушаю я в миллионный раз эту знаменитую историю от бабули, когда она трясущимися руками передаёт его мне.

– Да, я знаю, бабуля. И я тебе верну его в целости и сохранности после нашего банкета, – обнимаю я её. – Я отлично помню, что когда ты уехала из Белоруссии, то на тебе был один твой любимый костюм, а в руках одна сумочка. А ещё вы никогда не ели бананы, и в первый раз креветки ты попробовала только в Соединённых Штатах.

Я слишком хорошо помню все эти истории моей бабушки про её тяжёлое прошлое, и хотя я отлично понимаю, что всё в мире уже сто раз изменилось, в моём представлении родина бабули предстаёт безрадостным суровым краем, обнесённым бетонной стеной, где бананы детям выдают только раз в десять лет на день рождения, а коку-колу разливают по талонам.

Просто невероятно, как у меня в голове перемешиваются все эти Овечкины, Дуровы с голыми торсами, Барышниковы, Водяновы, Ирины Шейк и суровые пограничники в серых шинелях, неусыпно охраняющие границы запретного заповедного края.

– Кстати, а ты никогда не хотела съездить в Россию? Это ведь уже давным-давно другая страна, – интересуюсь я у бабули. – У меня у подруги из колледжа бабушка с дедушкой ездили в Москву. Им очень понравилось, – с аппетитом поедаю я бабушкину шарлотку.

Пожалуй, шарлотка и этот знаменитый салат «Оливье» – всё, что у меня есть от моих русских корней. Шарлотку я научилась печь ещё в детстве, и теперь это мой беспроигрышный козырь в любой компании: все мои коллеги буквально сходят с ума, когда я приношу её на работу, и по их взгляду явно можно прочесть, что они готовы сразу же на мне жениться. И оливье. И я вдруг вспоминаю, как Скотт, когда я ему приготовила первый и единственный раз салат моего детства, назвал его «мусорным». Я определённо должна порвать с этим придурком.