Боги страсти - стр. 14
Это зрелище заводит не по-детски. Скотт явно рассчитывал на ночь безудержного секса после этого боя. Да пошёл он.
– Я люблю тебя, Руслан! – тонконогие девы покидают ринг, а вслед за ними удаляется и анонсер.
Рестлер остаётся один на ринге, и я в недоумении смотрю на Робин, словно она должна знать ответ: что всё это значит? С кем он в итоге будет драться? Но вот по периметру ограждения вдруг вспыхивают неоном надписи «Осторожно: высокое напряжение», и я вижу, как по тонким канатам пробегают крошечными светлячками искры. Они что, на самом деле пустили по ним электрический ток?
Музыка давно смолкла, и мне кажется, я слышу единое дыхание зала, который вдруг застыл в ожидании.
Руслан стоит в углу ринга, склонив голову. И тут на противоположном конце открывается невидимая клетка, которую я не заметила раньше, и из неё с недовольным урчанием, раскачиваясь из стороны в сторону, выходит живой медведь!
– Мать твою… – только и могу выдавить я из себя, до сих пор не в силах поверить в реальность происходящего. Это не может быть правдой.
Наверняка какие-то дурацкие декорации, спецэффекты, часть долбанного идиотского шоу!
Вот тишина рвётся, как лист бумаги, оглушительными звуками из динамиков под потолком, и я слышу бешеный ритм «Рамштайн», отдающий в ушах: “Du, du hast, du hast mich…”
Всё действие воспринимается обрывками, кадрами третьесортного фильма, но я чувствую, как раскаляются мои вены, по которым тугими горячими толчками прокачивается кровь.
Медведь – на вид совсем худой, какой-то облезлый, и я понимаю, что он, скорее всего, голодный или на препаратах. Руслан смотрит ему прямо в глаза, и у зверя мгновенно поднимается шерсть на загривке. Я вижу, как он прижимает уши к голове, раскрывает свою пасть и издаёт оглушительный рык, сливающийся с голосом Тилля Линдеманна. И я уже не удивлюсь, если это живое исполнение.
– Он убьёт его, – выкрикиваю я, чувствую, как грудная клетка наполняется жаром, но я всё равно не могу отвести взгляда от этого страшного зрелища. Наверное, так чувствовали себя зрители на публичных казнях в Средневековье, – проносится у меня в голове.
Медведь поднимается на задние лапы: теперь он намного выше человечка, который стоит перед ним на арене, он кажется мне таким беззащитным, голым, в этих дурацких алых шортах. Ещё мгновение – и зверюга сожрёт его, с хрустом раскусив его тонкий яичный череп…
– Нет, – плачу я, и мне уже плевать, что по моему лицу текут слёзы, размазывая тушь и румяна.
Вот гризли замахивается лапой, сейчас он снесёт мужчине полголовы, и я зажмуриваюсь, чтобы не видеть этого. Но мои барабанные перепонки рвутся от дикого возбуждённого рёва, и я снова открываю глаза.
Руслан увернулся от чудовища, и теперь я вижу, что на руках у него – кастеты с острыми, как звериные когти, ножами. Он весь забрызган кровью, но это медвежья кровь. Он снова подныривает под медведя, под эту шерстяную тушу, и раненое животное ревёт, пока его тело терзают острые бритвы.
Рестлер снова выныривает из-под медведя и отбегает в сторону, пока гризли стоит на четырёх лапах и раскачивается из стороны в сторону, разбрызгивая вокруг себя алые капли.
– Он самый лучший, – наклоняется новый знакомый к Робин, словно это его личная заслуга. – Вот увидите, он сейчас убьёт зверюгу. Он ещё ни разу не проигрывал, – с довольным видом сообщает он нам, и я вижу, как быстро опускается и поднимается грудь подруги в низком вырезе платья.