Боги как боги - стр. 23
Но не сегодня. Сегодня он не хотел ни с кем встречаться взглядом, бражничать и шутить. Вот уже довольно долго он нависал над огромной непочатой кружкой пенного нектара и таращился в пустоту перед собой, вообще ни о чём не думая. А это делало его совершенно незаметным для окружающих.
И почему же так взгрустнулось стремительно набирающему популярность Карри Лингу? Почему любимец богинь и по совместительству новый вестник вконец раскис? Почему не поигрывает примелькавшимся уже кадуцеем и не стреляет озорными карими глазами?
Очень просто: кризис жанра. Появившись на пороге нектарной, он размышлял очень громко и общедоступно – и заметно мешал общему веселью. Размышлял о том, что для вестника здесь совершенно нет работы. Ну снял несколько блестящих интервью. Ну побывал на амброзийно-нектарном заводе. Ну сделал научно-популярную передачу о том, как именно сильные эмоции преобразуются в облачные единицы, а облачные единицы – в стройматериалы, ткани, краски и прочие нужные вещи. И что, что, спрашивается, теперь?
Как быть вестником в мире, где ничего не происходит? Ничего глобального (естественно, в плоском-то мире), ничего остросоциального, ничего динамичного и будоражащего. Максимум, подерётся кто-нибудь – не всерьёз. Тут же помирятся за кружкой. И освещать такую потасовку – что бабские сплетни разносить (при всём уважении к присутствующим дамам). Это новостишки, а не новости.
В таком духе вестник мыслил на протяжении пары-тройки нешуточных порций нектара. Затем погрузился в апатию, что позволило задору и жизнелюбию вновь воцариться вокруг. За соседним столиком устроились уже тёпленькие боги, не слишком опрятные, зато очень разговорчивые.
– А помнишь этого, как его, бога безрассудного авантюризма? Ну того, губошлёпого? Губы вареником у него, помнишь? – спрашивал один, с венком из бело-зелёного плюща на голове и с маслеными глазками.
Взъерошенный одутловатый бог с крупным сизым носом долго-долго, отчётливо-отчётливо мотал головой. А первый, в венке, продолжал настаивать, сыпля новыми подробностями:
– Ну высокий такой. Да ты его знаешь! Жирком зарос, а так могутный паря. Глаза у него рыбьи такие ещё. Белобрысый. Вспомнил, ну?
Одутловатый упорно мотал головой, да так, что нектар из кружки плескал на стол. Подключился третий товарищ, слишком бойкий, несмотря на количество выпитого:
– Да ты помнишь! Мы ещё его брата, бога лени, всё на рыбалку пытались вытащить, а он не шёл. И на шашлык не шёл. И на симпозиум, хотя собирался.
Сизоносый отчаялся уложить в картину своего расцвеченного нектаром мира ещё и какого-то брата. На всякий случай кивнул, хлебнул, рыгнул и снова отчаянно замотал головой.
– Да забей, – устал объяснять украшенный плющом. – В общем, губошлёпый пропал.
– Как пропал? – удивился бойкий.
– Так же, как и прежний вестник, – слегка размазывая слова, ответствовал собеседник.
– А, губы-в-вареники! Конечно, п-помню! – очнулся, наконец, одутловатый. – Как п-пропал, ик?
– Так же, как и прежний вестник, – подсказал бойкий бог.
Чувствуя, что разговор пошёл по кругу, тот, что с венком и с маслеными глазками, решил внести ясность:
– Совсем пропал! Никто его не видел!
– Даже б-брат, ик? Который с нами на симпозиум не п-пошёл? – изумился сизоносый.
– Я говорю – никто, – раздражился рассказчик. – И что ты к брату прицепился?