Размер шрифта
-
+

Бог бабочек - стр. 92

Схватив меня за плечи, твёрдо приказываешь:

– Прекращай это! Слышишь? Это однозначно надо прекращать. Нет никакой связи между этими событиями. Она только вот здесь! – (Постукиваешь пальцем по моему лбу, участливо заглядываешь в глаза. Всхлипываю). – Тебе хочется их связывать, но это полная ерунда. Совпадения, вот и всё. Череда совпадений. Ты поедешь с катушек, если будешь такие связи выискивать… Точно тебе говорю – я знаю!

Ты веришь в совпадения? Не очень правдоподобно.

Отстраняешься и снова закуриваешь. Ты знаешь – что?.. У тебя много ран, о которых ты мне не рассказывал. Речь об одной из них? Или о твоей убеждённости в том, что ты почти (почти ли?..) проклят и приносишь другим лишь страдания? Или…

Останавливаю себя: сейчас не время. Нам обоим лучше успокоиться, а не заниматься самоанализом. Ему мы и так посвящаем большую часть жизни.

Глубоко затягиваешься.

– Но – знаешь, Тихонова… Пока я тебя слушал, понял кое-что. Вот я… бегу от боли. Она меня злит; я боюсь её. Ненавижу за неё всяких сук. – (Речь явно уже не о кошках). – Часто хочу мстить за неё… И так далее. А ты как будто… – (Шевелишь пальцами, ловя нечто невидимое в ночном воздухе). – Принимаешь и проживаешь боль. И берёшь из неё что-то важное. Мне раньше не приходило в голову, но… Это ведь так?

Вопросительно смотришь сквозь дым. Звёзды мертвенным серебром светят прямо на россыпь родинок у тебя на щеке. Я улыбаюсь – уже радостно, а не вымученно: ты словно озвучил ответ на загадку, который я и сама давно нашла, но не могла сформулировать.

– Так.

– И что это такое? – усмехаешься. – Мазохизм? Или мудрость? Или всё сразу?

– Не знаю, мой господин. Мне кажется, боль и посылается нам, чтобы мы её прожили. Думаю, она всегда… для чего-то нужна.

– Но кошек ты бить не можешь.

– Да. Не могу.

Тушишь сигарету, улыбаясь краешком губ.

– Абсурдно как-то… Я вышел сюда тебя поддержать, а теперь кажется, что меня поддержала ты. И всё из-за твоей покойной кошки.

Тихо смеюсь.

– Да уж. Абсурда у нас предостаточно.

…Когда мы возвращаемся в тепло комнаты, ты садишься на диван и сразу протягиваешь раскрытую ладонь.

– Кружку.

Подаю кружку; на секунду прижимаюсь лбом к костяшкам твоих пальцев. Жаль, что ты не носишь перстень, как глава какого-нибудь тайного ордена, – в такие мгновения я целовала бы его.

– На колени.

Ночь уже близится к утру, но мы оба не можем закончить эту историю. Да и есть ли вообще у неё конец?..

Снова и снова, во все века и во всех вселенных: август, прохладная ночь в горах, я стою на коленях перед тобой – и ты, размахнувшись, даёшь мне пощёчину.

День третий

В хижине

«Этот город захвачен будет другой чумой, –
Говорила старуха, пустыми зрачками огонь жуя, –
Лазаретов и язв лишённой. Поднимут вой
По церквам гордецы-святоши – как прежде, зря».
Расскажи, старуха, как зелье твоё варить?
Сколько раз при луне мне ложе совьёт лоза?
Не под силу мне воду пить, по земле ходить
Без того, кому люди не могут смотреть в глаза.
«В этом городе вспыхнет пламя до облаков –
Там и кости твои сгорят, и моря чернил.
Не ходи на ласковый шёпот, не слушай зов
К тем осинам, где смех Иуды в корнях застыл».
Не боюсь я, старуха, ни пламени, ни меча.
Мне осины милей, чем лживая сласть цветов.
А умру – с улыбкой, имя его крича,
Чтобы помнили и склонялись рои миров.
Страница 92