Бог бабочек - стр. 38
. Выходит, и твои тоже, раз ты бог.
Смотришь, молча прищурившись, и со вздохом тянешься к пачке сигарет.
– Да уж. Мои точно неисповедимы… Тебе, наверное, немножко обидно?
– Обидно? За что?
– Ну, ты приехала, а я весь такой уныло-рефлексирующий… Как обычно, в общем-то. Осмысляю своё дерьмо. – (Улыбаясь, вертишь в пальцах сигарету; почему-то не закуриваешь). – Я очень рад тебе. Правда. Но сегодня такое настроение. Очень хочется всё обдумать: что было, к чему пришёл… Как оказался в этом болоте и как вылезать отсюда после контракта… И смогу ли вылезти. Хочу разобраться, а в итоге только сильнее запутываюсь. Как-то всё… обострённо. Не знаю, связано ли это с твоим приездом. Скорее да, чем нет.
– Да, бывают такие дни… или, скорее, ночи. Мне совсем не обидно. Сказала бы: успокойся, не думай об этом, – но… Сегодня, пожалуй, нужно подумать. Если уж думается.
Молчишь пару секунд; потом вдруг встаёшь и протягиваешь мне сигареты.
– Постоим на балконе, Юль? Будешь?
– Н-нет. Если можно… Я не курю. Но выйду с тобой, конечно.
В твоём взгляде появляется весёлая злость. Это пугает и приятно будоражит одновременно.
– Ага, значит, со мной не куришь, а с каким-то геем, до которого поздновато дошло, что он гей, – курила? Помню я это место из твоих «писем в армию».
Неужели ревность?.. Впервые слышу её от тебя по этому поводу. Кусаю губы, пряча улыбку. «Письмами в армию» ты шутливо называл мои длинные сообщения – в ту пору, когда мы снова стали общаться, этой зимой. Сообщения с историями про ангелов и чертей, через которых я шла, когда не надеялась, что смогу обрести тебя снова; шла, спотыкаясь в темноте, тщетно надеясь побороть тягу к смерти. Про мои падения и потерянные мытарства.
Об одном мытарстве было особенно страшно тебе рассказывать. Но именно в нём я должна была покаяться в первую очередь, припадая к твоему алтарю.
– Попробовала по пьяни. Один раз. В целом-то я не курю и…
– По пьяни и один раз – прекрасные оправдания, Тихонова! Всегда ими пользуйся, – перебиваешь, уже не скрывая раздражения; мне становится не по себе. – Пойдём. Только накинь что-нибудь, а то замёрзнешь.
Несколько лет назад
– …В такой ситуации, по-моему, для начала надо разобраться, чего ты сам хочешь. Ты добиваешься, чтобы она соответствовала каким-то твоим требованиям, она пытается им соответствовать – и ты находишь что-то ещё, что тебя не устраивает. Замкнутый круг.
Я сама чувствую, как фальшиво звучат мои слова, и скорее выплёвываю их, чем произношу, – хотя голос звучит очень ровно. Вопрос опыта. Я на своём месте – я должна быть твоим другом и психологом, святой и исповедницей. Иногда меня выкручивает от животной боли, но я не имею права менять тропу: ты всегда не один и не идёшь навстречу моим чувствам, хотя уже о них знаешь. Тебе служат другие рабы и другие бабочки.
Иногда мне кажется, что я умираю.
Ты вздыхаешь. Сидишь напротив; мы в «нашей» пиццерии, и за окнами заходится в истерике ноябрьский сибирский мороз.
– Да в том-то и дело, Юль. Я не могу разобраться. Не понимаю, чего хочу.
Разглаживаешь салфетку, будто она недостаточно ровно лежит. Сегодня ты в фиолетовом; тебе идёт, как королевский пурпур. Король умер – да здравствует король. В твоём случае это фраза об одном и том же человеке: тебя треплет жизненными бурями, а ты снова возрождаешься и снова страдаешь – и с упрямством фанатика ищешь новых бурь. В этом мы похожи. Или, может, ты заразил меня своей вечной болью; может, я уже причастилась её, как хотела сама?..