Бог бабочек - стр. 16

Я не верю, что скоро увижу тебя. Что еду прочь от лживой нормальности – в твой тёмный прекрасный мир. Непостижимо. Высшая математика.

В такси играют модные пошлые песни. Такие по-городскому пошлые, что их странно слышать в горной глубинке, среди сосен и облаков. Что-то про танцполы, таблетки, текилу, «сучек в тряпках от Гуччи» – что-то донельзя однообразное. Женщина-водитель пару раз неловко хихикает:

– Сын плейлист выбирал, уж простите. Я ему говорю: ну накачай ты мне чего-нибудь современного, чтоб пассажиры расслаблялись… И вот нате, пожалуйста! – (Она вздыхает. Ноготь с облупленным розовым лаком вонзается в кнопку со стрелочкой, но новая композиция мало отличается от предыдущих). – Аж самой стыдно. В девятом классе он у меня.

Сдержанно улыбаюсь в ответ.

– Да ничего страшного.

– Вы говорите, если что. Я выключу.

– Нет-нет, всё нормально.

– Ну ладно… А то Вы на вид из города, из, как бы… Интеллигентных. – (Снова хихикает. От неё пахнет ветром и сигаретами, и гонит она так, что меня время от времени вжимает в спинку кресла. Это хорошо. Мне нравится ехать здесь ночью, среди сосен и звёзд, но хочется, чтобы дорога скорее закончилась. Так колотит от напряжённого ожидания, что, кажется – вот-вот порвётся невидимая струна). – К мальчику, поди, едете?

«К мальчику». Странно. Даже годы назад у меня вряд ли повернулся бы язык назвать тебя мальчиком: ты всегда был будто старше своих лет. Не взрослее, а именно старше. Как молодое, но разросшееся дерево, чьи корни тянут соки из земли не очень долго по меркам вечности, но всё равно дольше любой человечьей жизни.

– Ну да. К мужчине.

– Служит тут?

– Да.

Я ждала этого блиц-допроса и заранее обещала себе (а отчасти – и тебе) отвечать предельно односложно. К чему лишние сплетни и напрасные тревоги среди местных дам? Пусть не думают, что к тебе едет жена или твоя девушка.

Пусть не думают… Я никогда не была в таком безумном, отчаянно-красивом положении – и чувствую всё сразу: от радостного смущения до злобного, с привкусом истерики, веселья. Дико звучит, но мне именно весело. Тебе бы пришёлся по вкусу такой детальный самоанализ.

– Срочник?

– Нет. Контрактник.

– Офицер поди?

– Да.

Она кивает, точно почему-то довольна ответом, и поправляет распушившуюся чёлку.

– Ну, видно, про отделение лучше не спрашивать? Ладненько… Не в свои дела не лезу.

Шоссе плавно огибает холм с каким-то округлым памятником на постаменте; он едва виден в темноте. Наверное, та чаша, о которой здесь ходит много легенд. Название посёлка, где ты служишь, образовано от слова «чаша» на местном наречии. Ты рассказывал мне. По телефону, разумеется: в последние месяцы мы говорили только по телефону. А до этого – долго – не говорили никак. Очень долго; больше полутора лет.

В голову приходит странное: ты – тоже моя чаша, мой Грааль, и я – в походе с мечом наголо, чтобы заново слепить разломанный мир.

Женщина-водитель вздыхает: долгое молчание утомляет её.

– Я в этом месяце уже двоих девушек туда же возила… Вашего возраста, может, чуть старше. Тоже к мальчикам. Да и зачем сюда ещё ездить, правда? – она издаёт уже не хихиканье, а безмятежный хохот. – Не на горы же глядеть! В такую-то жопу мира… Ой, простите! В такую глухомань.

Я тоже смеюсь; это её обнадёживает.

– А откуда, Вы сказали?.. Вроде вторая девушка была как раз из Ваших краёв. Из этого, как его… Донбасса?