Бог бабочек - стр. 133

И почему ты опасаешься поступить «подло» с очередной бабочкой, которую обхаживаешь, – но не со мной?..

«Но… Ты же говорил, что у вас ничего серьёзного? Что ты разочаровался?»

«Ну, мы были в ссоре на тот момент, а сейчас помирились, – легко – с невесомой беспринципностью бога – пишешь ты. – Она мне очень нравится, Юль. А в тебе есть что-то, что отталкивает меня. Что-то в самой твоей личности – ты никак это не исправишь. Не рассчитывай на встречу»).

В каждый из таких дней я не знала, доживу ли до следующего рассвета. Иногда не могла есть и спать. Иногда – могла есть, но потом меня рвало. Иногда, вернувшись вечером в свою одинокую квартирку на пятнадцатом этаже, я звонила Вере или Егору и просила рассказать что-нибудь – что угодно, любую ерунду. Как прошёл их день? Что нового на работе? Какую книгу они сейчас читают?.. Вера быстро прощалась с пожеланиями вновь обрести адекватность, а Егор рассказывал – порой много часов; и я плакала, плакала, плакала в трубку, презирая себя, но не в силах остановиться. Не объясняла, в чём дело – только скулила и подвывала, как раненое животное.

В каждый из таких дней я – почему-то – выживала. Лес хранил меня.

А неделю спустя ты писал или звонил снова, и мы запоем говорили, и ты шептал мне что-то жарко-запретное, на несколько ночей отбирающее сон.

Марина.

По внутренностям будто прокатывается снежный ком. Останавливаю его, согреваю дыханием обледенелые руки: тихо-тихо. В конце концов, она здесь работает, и в этом маленьком горном мирке вы, к сожалению, не можете не пересекаться.

– Юль?.. Всё нормально?

Поднимаю глаза. Ты по-прежнему бродишь по комнате, скрестив руки на груди, – напряжённый, благоухающий гелем для душа. Улыбаюсь.

– Да. Задумалась. Так ты её видел – и?..

Коротко вздыхаешь – как перед прыжком в воду.

– Ну, и она прям при мне заигрывала с одним старлеем… С Поздняковым – я вряд ли тебе говорил о нём. Довольно мерзотный тип. – (На твоём лице появляется то мрачное выражение, которое я много раз видела в прошлом. Боль, и обида – и стыд за боль и обиду, и осознание их бессмысленности. Злая гордыня Отелло, слушающего Яго). – Хихикала с ним, глазки ему строила… И так пакостно стало на душе, что пиздец! Вот недавно только, незадолго до твоего приезда, она сидела тут, – (киваешь на диван), – и распиналась, как ей меня не хватает. А сегодня уже…

Замолкаешь, раздражённо прочертив пол большим пальцем ноги. Снежный ком во мне растёт.

– Так она… приходила сюда и после того, как вы расстались? – аккуратно спрашиваю я. Вдруг понимаю, что на твоём диване-странице уже не так уютно, как было пару минут назад. Я – лишняя буква.

– Приходила, – без заминки отвечаешь ты. – Мы пили пиво, разговаривали, и она жаловалась мне на жизнь… Короче, крайне паршиво мне стало из-за этого Позднякова. – (Шагнув к дивану, снова тянешься за пачкой сигарет). – Она абсолютно не нужна мне, но она до сих пор моя. Если захочу – приползёт обратно. Как, блядь, можно тратить время на всяких Поздняковых, если у тебя был Маврин?!

Опускаю голову. Что тут скажешь? Твоя. Приползёт. Нельзя тратить.

Снежный ком становится ещё больше и готов порвать меня изнутри.

– Может, она тебя не заметила?

– Да уж, конечно! – язвительно восклицаешь ты. Закуриваешь и садишься, по-гангстерски лихо забросив ноги на стул. – Зная её, я почти гарантирую, что ради меня это шоу и было. Так погано теперь…