Боевой устав Гоблина - стр. 37

Тут мои размышления были прерваны весьма решительным образом. Что-то узкое и горячее проникло ко мне под ремень. Я изумленно поднял голову и встретил лукавый взгляд Лублаш.

– Не печалься, белый воин, – прошептала она. – Пойдем за сундук. Все спят, не бойся. Вон какой у тебя твердый банан. – Она хихикнула и провела рукой у меня между ног. – Пора его съесть.

– Но-но, – насторожился я, однако за сундук пошел. Ноги словно сами несли меня вперед. – А если отец или мать заметят?

– Не заметят. Я знаю, они всегда в это время спят. Два часа. Тебе хватит двух часов?

– А как же… Ну, как тебе сказать…

– Вот. – Она вынула откуда-то из-под набедренной повязки вполне земной презерватив в блестящей упаковке и протянула мне. – У папаши стащила. Он их в специальном горшке держит, а я подсмотрела. Когда у какой-то семьи становится слишком много детей, он выдает такую штуку самцу и говорит: «Береги этот чехол, как боевое копье! Надевай на свой банан, только когда идешь спать с женой. Потом снимай и полощи в ручье. А порвется – приходи за новым». Поэтому у нас в деревне не так много детей. Отец очень умный, но не сам это придумал, ему посоветовали эльфы. Они и чехлы привезли, целый мешок.

Лублаш потянула меня за руку, заставляя опуститься рядом с собой. Ей-то снимать с себя ничего не надо было – отстегнула узенькую шкурку, что болталась вокруг пояса, и готово. Зато я, срывая пальцы на ремне, провозился не меньше минуты, прежде чем смог освободить свой пылающий «банан».

– Сойдет, – великодушно кивнула Лублаш. – Хоть и не крючком…

Как я ни сопротивлялся изнуряющей слабости, что навалилась после безумной любви с горячей гоблиншей, устоять не смог и на какое-то время отключился. Разбудил меня грозный голос вождя, который, оказалось, потерял пленника и собирался поднять на ноги весь личный состав деревни.

К счастью, Лублаш вовремя показала ему на меня, когда я с тяжелой головой выбрался из-за сундука. Сама девушка как ни в чем не бывало продолжала размахивать листом, словно ни на минуту не отлучалась от отца.

Тут же в хижину вбежал гоблин с копьем наперевес и наклонился к Потрясающему Пальмы. Я слышал, как копьеносец лопотал что-то на местном наречии, порой делая неприличные жесты. Гушшах-Бижи слушал его с возрастающим разочарованием и даже горечью, и я окончательно заподозрил неладное. Наконец вождь прервал гонца и пинком отправил его наружу.

– Плохо! – сказал он в пространство. Посмотрел на меня и с предельно раздосадованным видом повторил: – Очень-очень плохо!

– Что-то случилось?

– Твой полосатый друг не прошел третье, и последнее испытание на мужскую доблесть. Он не способен быть таха.

– Может быть, это какая-то ошибка? – Я никак не мог поверить в такое фиаско орка. – Он так рвался в битву. Не может быть! Он безумно мечтал стать таха.

– Поздно, – мрачно подытожил вождь и тяжело поднялся с подстилки. – Все уже знают, что он потерпел поражение, ничего изменить нельзя. Одна из женщин в полный голос выразила недовольство твоим товарищем.

Он выкрикнул что-то резкое, и в хижину влетело сразу трое вооруженных гоблинов.

– Проводить эту белую обезьяну в арестантскую хижину, – приказал он на эльфийском, затем опомнился и произнес то же самое на родном языке.

Копьеносцы решительно подступили ко мне.