Боец десантной бригады - стр. 30
Эх, ребята, вот что я вам скажу: «После этого дела одна надежда осталась на милость Всевышнего; может, и простит мне съеденное сало и выпитый самогон, а то точно с гуриями обниматься не придется».
Хотя тогда мне уже стало не до гурий – показалась хозяйская дочка, рослая светловолосая девица. Ну вот все при ней! Алкоголь уже всосался в младую кровь, та бурно закипела, и так, братцы, захотелось всосаться в спелую девицу, что я громко, без обиняков, заявил хозяину, что не прочь и дезертировать, если он меня в зятья возьмет. Девица, глянув в мою сторону, кокетливо хихикнула, хозяин нахмурился – о таком зяте он и не мечтал. На девицу рявкнула на родном языке ее мамаша, и девушка, не мешкая, ушла в дом, а мне хмурый хозяин еще подлил самогона. Еще через пару минут мне уже не до девиц стало, я стал путано и многословно извиняться перед хуторянином за причиненный его мужскому достоинству вред, а его хозяйку стал попрекать отсутствием советского интернационализма. Ребята за столом угорали от пьяного хохота. Хозяева хмурились все сильнее и сильнее. Что они думали, я не знаю…
Вот так нагло, цинично и грубо нарушил я воинский устав. Так мне, сильно подвыпившему, но твердо стоящему на ногах, объяснил пришедший за нами пьяный в дымину сержант. Попало мне за это, конечно: наряды вне очереди сыпались и сыпались, по шее я тоже огребал неплохо. Но, во-первых, я уже привык, а во-вторых… ну согласитесь, ребята, дело того стоило.
В работе на благо Родины и литовских колхозов незаметно прошел октябрь. Вот и закончилась наша учеба; прощай, Гайджунай, век бы тебя не видеть.
– Добровольцы! Два шага вперед! – скомандовал загорелый, рослый, одетый в непривычную для нас тропическую полевую форму лейтенант. Он приехал за пополнением для славной 103-й Витебской дивизии ВДВ, что первой вошла в Афган, и обводил требовательным взглядом нашу застывшую в строю роту.
Даже если бы я не давал слово своей маме не ходить добровольно в Афганистан, то я бы все равно из строя не вышел. Мне романтики за глаза и в учебке хватило. Искать ее еще, тем более за тридевять земель, я не собирался. Мечтал я о службе тихой и мирной, желательно в каптерке.
Но среди наших курсантов все же добровольцы нашлись – двадцать новоиспеченных сержантов вышли из строя роты. Отобрали лучших.
«Вот и славненько, вот и пронесло, – с циничным непатриотизмом подумал я, – вот и хорошо, что я не из лучших. Без меня Афган обойдется». Всем моим сокурсникам после выпуска повесили по две сопли на погоны. Здравия желаю, товарищи младшие сержанты! Мне единственному в роте присвоили звание ефрейтора. И на этом спасибо, товарищи офицеры! Родные вы мои! По-хорошему-то в дисбат меня надо было отправить.
Со всех рот 301-го ПДП стали формировать сводную команду в количестве ста человек, и вот пока я чего-нибудь опять не отчудил, меня побыстрее запихнули в эту группу, которая первой покидала наш славный учебный полк. Я умудрился за шесть месяцев пребывания в его рядах не бросить пятна на полковое знамя. Впереди ждал Ташкент, где, как нам объяснили, формировалась новая часть. На самом деле нас без всяких там «Добровольцы и комсомольцы! Шаг вперед!» отправляли в Афган пополнять сильно поредевший личный состав 56-й ОДШБ.
Прощай, Литовская Советская Социалистическая Республика! Прощай, Гайджунай! Прощай, триста первый учебный парашютно-десантный полк! Я уезжаю и уже никогда не вернусь.