Блондинка - стр. 73
Элси перелистывала дневник, руки у нее дрожали (у нее! Элси Пириг! да она ли это?), она боялась увидеть то, чего ей вовсе не хотелось увидеть. Однако ничего интересного в дневнике Нормы Джин не обнаружилось, по крайней мере на первый взгляд. Там были стихи, переписанные, по всей видимости, из каких-то книжек или учебников аккуратным школьным почерком Нормы Джин.
И еще:
Это стихотворение Элси понравилось, но она не понимала смысла других, особенно если рифма в них была нечеткой, не такой, как положено в стихах.
Еще менее понятными были молитвы – по догадке Элси, молитвы Христианской науки. Очевидно, бедняжка свято верила во всю эту чепуху, которую столь прилежно переписала, по молитве на страничку.
Отец Небесный
Дай мне слиться с Твоим совершенством
Во всем что Вечно – Духовно – Гармонично
И пусть Божественная Любовь отринет все Зло
Ибо Божественная Любовь Вечна
Помоги мне любить Тебя как любишь Ты
И нет БОЛИ
Нет БОЛЕЗНИ
Нет СМЕРТИ
Нет ПЕЧАЛИ
Лишь одна БОЖЕСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ
ОТНЫНЕ И ВО ВЕКИ ВЕКОВ.
Как хотя бы понимать все это, не говоря уже о вере? Может, душевнобольная мать Нормы Джин тоже была последовательницей Христианской науки и девочка от нее всего этого нахваталась? Тогда удивляться нечему. Интересно, не эта ли ересь подтолкнула несчастную к самому краю? Или она, оказавшись на краю, вцепилась в Христианскую науку в попытке спастись? Элси перевернула еще одну страницу.
Отец Небесный
Спасибо Тебе за новую Семью!
Спасибо за тетю Элси, которую я так люблю!
Спасибо за мистера Пирига, который так добр ко мне!
Спасибо за этот новый Дом!
Спасибо за новую школу!
Спасибо за новых друзей!
Спасибо за новую жизнь!
И помоги моей Маме поправиться
И пусть над ней воссияет Вечный Свет
И будет освещать всю ее жизнь
И помоги Маме любить меня
Так, чтобы она больше никогда не захотела сделать мне больно!
Благодарю Тебя Отец Небесный. АМИНЬ.
Элси быстро захлопнула дневник и сунула его в ящик комода, под белье Нормы Джин. Ощущение было такое, будто ее пнули в живот. Она была не из тех женщин, что любят рыться в чужих вещах, она терпеть не могла тех, кто сует нос в чужие дела. И черт побери, как же ей было противно, что Уоррен и эта девчонка довели ее до такой крайности!
Спускаясь по лестнице, она чуть не упала, так разволновалась. И твердо решила: надо убедить Уоррена, что девочке здесь не место. Она должна уйти.
Но куда?
Мне плевать куда, к чертовой матери! Вон. Вон из этого дома!
Ты что, взбесилась? Снова отправить ее в приют? Без всяких на то причин?
Хочешь, чтобы я ждала, пока она появится, эта причина? Ты, сволочь?
Называть Уоррена Пирига сволочью весьма рискованно, пусть даже ты рыдаешь от обиды. Тебе вполне могут врезать кулаком по физиономии. Ей довелось видеть однажды (правда, тогда Уоррен был пьян и взбешен сверх всякой меры; были особые обстоятельства, поэтому она его и простила), как он пробил кулаком дверь, которую она успела захлопнуть и запереть за собой. В последний раз, когда врач его взвешивал, Уоррен Пириг весил двести тридцать фунтов, а она, Элси, ростом пять футов два дюйма, – всего около ста сорока фунтов. Дальше считайте сами!