Блистательные годы. Гран-Канария - стр. 24

– Пошевели пальцами, – сказала она.

Он слегка пошевелил, с явным усилием.

– Это уже кое-что, – прокомментировала она с внезапным облегчением.

– Какой в этом прок? – тупо сказал он. – Все это так безнадежно. Они все это видели – доктор Инглис, Трантон, Дэвидсон. Я даже показывал руку профессору Ли два года назад в Фонде Уоллеса.

– Помолчи, пожалуйста! – прикрикнула она.

– Ладно. – Он с горечью посмотрел на нее. – Продолжай урок анатомии.

Она начала мануальный осмотр, пальпируя кожу, мышцы, разминая затекшие суставы, заставляя его закрыть глаза, пока она проверяла кожную реакцию острием иглы. Вопреки своему настрою, он чувствовал скрытую силу и мастерство в каждом ее движении. Прошло много времени, прежде чем она закончила. Наконец она коротко сказала:

– Одевайся.

А потом тихо добавила:

– Дункан, я хочу, чтобы ты позволил мне оперировать эту руку.

Не было никаких сомнений в том, что она говорит всерьез.

– Но я же сказал, что это бесполезно. Я выслушал дюжину мнений. И самого профессора Ли. Он сказал, что операция смертельно опасна, шансы на улучшение ничтожны.

– Он прав в одном, – сказала она все тем же монотонным голосом. – Такая операция – это большой риск. Если я потерплю неудачу… – она сделала паузу, – ты можешь потерять руку. – Она снова сделала паузу. – Но я не думаю, что потерплю неудачу.

Он пристально посмотрел в ее бледное, бесстрастное лицо. Все его сомнения и разочарования поднялись в нем протестующей волной, а затем безмолвно отступили. Он почувствовал, что дрожит, как человек, стоящий на краю пропасти. Все еще не отрывая от нее взгляда, он спросил:

– Почему ты хочешь это сделать?

Она нахмурилась. Ее тон был странно приглушенным.

– Ты помнишь Пигмалиона? О, я думаю не о тебе, а о себе. Если я смогу выполнить эту операцию – по сути реконструкцию и настоящую авантюру, – это поможет не только тебе в работе со мной, это станет моим величайшим триумфом!

Напряжение отпустило его – он чуть улыбнулся и сказал с ироничной решимостью:

– Что ж, в таком случае хорошенько заточи свои инструменты. И если ты увидишь, что все идет не так, как ты хочешь, воткни ланцет мне в яремную вену. Я бесполезный болван – у меня такое чувство, что лучше бы мне умереть.

Весна пришла рано. Старый серый город, оживший под своей новой зеленой мантией, никогда еще не выглядел так красиво. Дункан шел по Хай-стрит, боясь надеяться, что через несколько коротких дней он тоже может стать возрожденным и обновленным. Он вошел во двор больницы.

Согласно правилам учреждения, он должен был заполнить в регистратуре определенные бланки для того, чтобы быть принятым в больнице как пациент. Это была простая формальность. И все же выражение его лица стало жестким, когда он приблизился к канцелярии. Он постучался, вошел.

За столом, заваленным бумагами, сидел доктор Овертон, откинувшись на спинку кресла-качалки и положив ноги на подоконник. Рядом с ним на подлокотнике кресла примостилась сестра Доусон.

Застигнутая врасплох, медсестра покраснела, а Овертон досадливо поморщился.

– О! Это ты, Стирлинг!

Сестра Доусон соскользнула с кресла, заправляя волосы под шапочку, а Овертон повернулся к ней с властным видом:

– На этом все, медсестра Доусон. Раскладки меню можете принести попозже.

– Хорошо, доктор.

– Подожди, Стирлинг, – протянул Овертон, не двигаясь с места. – У меня где-то были эти чертовы бланки. Знаешь, тебе очень повезло, что ты получил направление в палату Анны, когда у нас столько тяжелых случаев.