Благодать и стойкость. Путешествие сквозь жизнь и за ее пределы - стр. 15
И все-таки эта область не затронула моего сердца, пусть я и окончил курс с отличием. Биохимия, медицина и естественные науки в целом просто не имели отношения к вопросам, которые стали приобретать для меня первостепенное значение. Я имею в виду такие несуразные вопросы, как: «Кто я такой?», «В чем смысл жизни?», «Зачем я здесь?».
Подобно Трейе, я искал что-то такое, чего наука попросту не могла мне предоставить. Я принялся настойчиво исследовать великие религии мира, философские и психологические учения, и восточные, и западные. Я прочитывал две-три книги в день, пропускал занятия по биохимии и избегал лабораторных работ (там, кстати, надо было делать что-то поистине омерзительное – например, разрезать сотни коровьих глаз, чтобы исследовать их сетчатку). Непостоянство моих интересов серьезно обеспокоило преподавателей, которые подозревали, что я собираюсь заняться чем-то плохим – в смысле ненаучным. Как-то раз, когда я должен был прочитать перед преподавателями и студентами доклад по биохимии на какую-то завораживающую тему, что-то вроде «Фотоизомеризация родопсина, изолированного от внешних сегментов палочек сетчатки жвачных животных», я вместо этого выступил с двухчасовым докладом, вызывающе названным «Что такое реальность и что мы о ней знаем?», в котором содержались язвительные нападки на методы эмпирической науки. Преподаватели, сидевшие там, слушали меня очень внимательно, задавали множество умных и проницательных вопросов и прониклись последовательностью моих рассуждений. И вот когда я наконец закончил выступление, из дальнего угла раздалась реплика, произнесенная шепотом, но так, что все ее услышали, и она, похоже, резюмировала реакцию всех присутствовавших: «Фу-ух! Ну а теперь вернемся к реальности».
Это было действительно остроумно, и все мы рассмеялись. Но, увы, то, что говоривший понимал под реальностью, было реальностью эмпирической науки, – грубо говоря, тем, что может быть воспринято органами чувств человека или их искусственными продолжениями (микроскопами, телескопами, фотографическими пластинками и т. д.). Все, что лежит за пределами этой узкой сферы, что так или иначе касается человеческой души, или Бога, или вечности, объявляется ненаучным, а следовательно, нереальным. Всю свою жизнь я изучал науку только для того, чтобы прийти к неприятному выводу: она не то чтобы неверна, но чудовищно ограничена и замкнута в очень узкой сфере. Если человеческие существа состоят из материи, тела, разума, души и духа, наука сносно разбирается только в материи и теле, но очень слабо – в разуме и совершенно игнорирует и душу, и дух.
А мне больше не хотелось заниматься материей и телами, я был сыт по горло истинами о них. Я желал узнать больше о разуме и еще больше о душе и духе. Я хотел, чтобы в хаосе фактов, которые мне приходилось переваривать, появился хоть какой-то смысл.
Так получилось, что я наткнулся на каталог книжного магазина Shambhala Booksellers. Я ушел из аспирантуры, прекратил работу над диссертацией, удовлетворившись степенью магистра; последнее яркое воспоминание, которое осталось у меня от аспирантуры, – ужас, нарисованный на лицах профессоров, когда я рассказал им о своих планах написать книгу о «сознании, философии, душе и всем таком». Чтобы оплачивать аренду квартиры, я устроился мойщиком посуды. Я зарабатывал 350 долларов в месяц и каждый месяц около сотни долларов отправлял в Shambhala за книги, которые заказывал по почте.