Блабериды - стр. 23
Я никогда не чувствовал угрозы с его стороны. Когда началась волна увольнений, перезрелый фрукт Борис должен был упасть первым. Алик Ветлугин хотел редакции злой, дерзкой и молодой. Но Боря умел поддакнуть, а где-то выразить своё мнение, поданное с некоторой дерзостью, но полностью совпадающее с верховным. Может быть, в нём видели потенциал административного работника и потому оставляли.
Как журналист он не был мне конкурентом. Это казалось мне настолько очевидным, что предположение Олега о выборе между мной и Лушиным вызвало во мне не тревогу, не печаль и не сожаление – досаду. И желание загрызть Борю.
Как мы оказались в одной шлюпке? Как эти две линии пересеклись? Если Алик Ветлугин на моей стороне, то Гриша-то, Гриша, сам неплохой журналист, должен видеть, что речь о сотрудниках совершенно разного калибра. И если уж они хотят продвигать Борю как управленца, выбора между нами двумя быть не должно.
И как некстати в прошлом месяце Борис взял «Журналиста месяца» за текст про трёх отцов, которые в одиночку воспитывают детей-инвалидов. Я не скажу, что это была плохая статья; может быть, это была его лучшая статья.
Этот материал полгода висел у Бори в долгах. Историй предполагалось пять, время шло, Борис пыхтел и, наконец, с горем пополам оформил три.
Редакционный фотограф сделал отличные снимки. Придумали хороший заголовок. Поставили статью на лучшее место. И она, как и положено, вызвала резонанс. Трогательная история о людях, которые не сдались ударам судьбы, сработала так же, как банальные фразы Бориса – её невозможно было оспаривать. Её можно было только хвалить.
Отец Алика, владелец «Дирижабля» Марсель Ветлугин, отметил этот материал, и хотя вряд ли его читал, заголовок, посыл, фотографии и общее гудение сделали своё дело – он публично одобрил работу Бориса.
А ты просто расслабился. Соберись и найди историю не хуже. Тебе не понадобится полгода – ты справишься за неделю и уже в следующую среду возьмёшь «Журналиста месяца».
С приходом Алика лабиринт стен в редакционной комнате был снесён подчистую, превратив её в ньюсрум, где все шесть журналистов сидели в два ряда, отделённые низкими перегородками. Комната могла вместить и больше, поэтому наша шестёрка оказалась в центре зала на всеобщем обозрении, словно наказанная.
Из замкнутых помещений остался лишь Гришин «аквариум», достаточно просторный, чтобы делить его теперь с Аликом. Стёкла предательски резонировали, когда кто-то громко разговаривал внутри. По тембру стёкол мы примерно понимали, о чём говорят.
В дальнем углу ньюсрума была ниша неясного назначения, словно здесь передумали строить лифт. В нише сидела корректор Людмила Павловна, которую каждый день рожденья кто-нибудь из новых сотрудников поздравлял открыткой с орфографическими ошибками. Утром она вычитывала тексты бесшумно, к концу дня переходила на полушёпот. Со стороны казалось, что Людмила Павловна молится.
Рядом с нишей Людмилы Павловны стояли углом два стола. За первым изредка появлялся Паша-фотограф, который давно – лет пятнадцать назад – служил в ВДВ. Сейчас он был худым, патлатым и косоглазым, но всё равно считался в редакции единственным, кто понимает армию по-настоящему. Несмотря на свои проблемы со зрением, время от времени ему удавались отличные снимки благодаря умению не замечать любые запреты на съёмку, будь то объявление или полицейский кордон.