Битвы за корону. Прекрасная полячка - стр. 64

Торопливо направив своего коня к возку Игнатия, я выпалил:

– Если промедлим, толпа сюда ворвется.

– Может, их вовсе не выводить? – предложил он.

– Нельзя, – отрезал я. – Слишком много у наших общих врагов тайных сторонников, а потому, если денек промедлить, всякое может приключиться. Кроме того, завтра состоится заседание Боярской думы, а они могут многое переиначить.

Напоминание о наших общих врагах и Думе решило дело. В глазах патриарха мгновенно загорелся недобрый огонек. Он нахмурился и, выйдя из саней, сурово воззрился на мятежников, поочередно останавливая свой взгляд чуть ли не на каждом. Те стихли в ожидании его слова. И патриарх не подвел, но изрек далеко не то, на что надеялись пленные:

– Сказано апостолом Павлом в его Послании к римлянам, что всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо несть власти не от бога. А посему противящийся власти противится и божьему установлению, стало быть, идет против самого господа. Тако же и в Правилах святых апостолов, записанных у нас в Кормчей книге, говорится. Аще кто досадит царю али князю не по правде, да понесет наказание. И аще таковый будет из клира, да будет извержен от священного чина. Аще же мирянин, да будет отлучен от общения церковного. А посему властию, данной мне господом, за богомерзкие деяния отлучаю вас от церкви и анафемствую вам, яко безбожным злодеям.

Класс! Была бы возможность, захлопал в ладоши, но нельзя, чай, не театр.

Пораженные такой гневной отповедью, закончившейся анафемой, заговорщики стихли, смирившись с неизбежным. Кроме одного. Им оказался все тот же Василий Шуйский. Улучив момент, он метнулся к восседавшему на коне Годунову и торопливо зашептал:

– Государь, дозволь мне слово тайное молвить, кое ты давно жаждешь услыхать.

Федор брезгливо покосился на него, дал знак стрельцам, поспешившим к боярину, но тот, вцепившись в красный сапог царевича обеими руками и испуганно оглядываясь на подходившую к нему стражу, не унимался:

– Князь Мак-Альпин – иноземец, потому ему на смерть твово батюшки наплевать и растереть, а я хочу тебе назвать подлинное имя его убийцы.

Стрельцы наконец-то оторвали и поволокли Шуйского прочь, но Федор встрепенулся и крикнул вдогон:

– Стойте!

Те послушно остановились. Годунов направил коня к извивавшемуся в их руках боярину, в этот момент удивительно похожему на гигантскую гадюку, скользкую и жутко ядовитую. Я спешно ринулся наперехват, загораживая своим конем дорогу царевичу.

– Ты чего? – уставился на меня Годунов.

– Он жизнь себе станет выпрашивать, – мрачно предупредил я.

– Пускай, – упрямо набычился Федор. – За такое имечко можно не токмо ее даровать.

В глазах его светилась такая непреклонность, что остальные возражения застряли у меня в горле – бесполезно. Пришлось уступить дорогу. А он, вновь направив коня к Шуйскому и остановившись подле боярина, махнул стрельцам рукой, чтобы отпустили.

– Говори, – потребовал он.

Высвободившийся из крепких рук боярин угодливо склонился перед ним в низком поклоне и осведомился:

– А животом одаришь?

Я в сердцах сплюнул – так и есть. Ну до чего ж поганый старикашка. Всегда отыщет выход.

– Ежели правду сказываешь, одарю, – твердо посулил Годунов, в подтверждение своих слов перекрестился на золоченые церковные купола и вновь повторил: – Имя. Ну?