Битва за Лукоморье. Книга 3 - стр. 90
Времени на лишние нежности у них не было. Василий подсадил Терёшку на своего скакуна и вспрыгнул впереди. Добрыня помог взобраться в седло Гнедка Мадине и сам, не мешкая, вскочил на спину Бурушки.
До края круглой, покрытой проплешинами поляны, посреди которой стояла изба, оставалось всего ничего. И в этот миг, перекрывая треск и грохот у них за спинами, в уши Терёшке ударил крик Казимировича:
– Глядите!
Шатающаяся, перекосившаяся изба приподнималась над землей. Вместе с нижними венцами. На разлапистых ногах-корнях, напоминающих лохматые щупальца. Закачалась, грузно завалившись набок, и медленно, очень медленно двинулась вперед. Труба у нее уже обвалилась, рухнул конек, над крыльцом провалилась крыша, а в зияющих темных дырах окон метались фиолетово-зеленые сполохи.
По поляне она проковыляла шагов десять, судорожно дергаясь и переваливаясь из стороны в сторону, как полураздавленная исполинская многоножка. Остановилась. Замерла. Из провала в крыше, который стал еще шире, выметнулось вверх облако густого иссиня-черного дыма. Растеклось над кровлей, окутало избу плотной завесой-коконом. И со скрежетом, треском и всё тем же низким гулом, от которого задрожала земля, изба людоедки начала рушиться сама в себя.
– Яга-отступница, значит… – ошеломленно повторил Василий, запустив в разлохмаченные кудри пятерню.
Они стояли с конями в поводу у края широкого неровного круга, выжженного чужой и насквозь чуждой человеческому миру волшбой. А перед ними громоздился холм жирного, рыхлого и темного праха. Высотой сажени в три. Всё, что осталось от дома-людоеда и его хозяйки.
Подходить ближе к новоявленному курганчику у Добрыни никакого желания не было. У его спутников тоже – к такой мерзости лучше не прикасаться. Особенно голыми руками. А бой с отступницей, усмехнулся про себя воевода, ему еще долго по ночам сниться будет. В слухи о ярой ненависти прочих яг к этим отщепенкам, продавшимся с потрохами Тьме, Добрыня отныне поверил всей душой.
Как же Охотники с подобными тварями управляются? Гадин-то, оказывается, даже булатная сталь берет с трудом… Алеша – тот про такие вещи теперь должен знать куда больше, чем написано в книжке Ведислава, это уж наверняка… Только не дождется охламон, чтобы Добрыня его расспрашивать начал.
«Я тебе говорил, – вновь укорил Бурушко. – Ты не слушал».
– Ну-ну, не сердись, – Никитич ласково потрепал морду коня, ткнувшегося ему в плечо и почти совсем по-человечески вздохнувшего. – Впредь буду умнее.
В теле ныла каждая связка и каждая жилочка. Под левой ключицей тупо мозжило. Кровоподтек к утру нальется знатный, но им и обойдется, ребра целы – спасибо кольчуге и богатырским мышцам, принявшим на себя силу удара. А вот усталость на плечи Добрыне навалилась пугающая. Воевода не помнил, когда в последний раз в бою так выматывался. Да, с ягой он справился – благо та, долго голодавшая, пустить в ход еще и волшбу так и не смогла, но что будет, если ему встретится противник пострашнее? Как в Сорочинских Норах, где вместо одного врага пришлось драться с двумя…
Тогда Добрыню спасло лишь то, что за три года до побоища ему повезло искупаться в зачарованном омуте огненной Пучай-реки. Или, наоборот, не повезло – тут уж как посмотреть… Окунуться в ее колдовскую водицу – всё равно что со смертью в зернь сыграть, но для него в тот памятный денек кости выпали счастливо, будто судьба ему, молодому дураку, и вправду ворожила. Не это бы, он из подземелий Сорочинских гор живым бы не вышел и в битве, которую там принял, не победил… Так что нечего жаловаться, воевода, ты не раз глядел в очи костлявой и не единожды с ней в поединке еще схлестнешься. А отступница слишком рано обрадовалась богатой добыче, угодившей в ее силки. Вот что значит польститься на кусок шире рта…