Битва за Лукоморье. Книга 3 - стр. 39

– Дядька Слобо! Я же тебе говорил…

– Да не тебя отблагодарю, Китеж твой. Половину выручки отдавать стану… Да что там половину! Все отдам, только зверью на прокорм оставлять буду. Найдешь?

– Нет.

– Ты же сам про зло говоришь, ну так вот тебе оно! Отца с братьями предала, это ладно еще… Девки, они такие, ради милого хоть в огонь, хоть в полымя! Только кто младенчиков да зверье бессловесное обманет, обидит да без помощи бросит, от того любой беды жди. А Зденка еще и кровей непростых…

– Жена тебя обидела, понимаю, но ведь она больше ничего не натворила. Почему вдруг дочка натворит?

– Не в жене дело, во мне. Бабка моя знающей была, а Зденка исхитрилась с бусами наворожить. Да и Филимон говорит, она такое может, чему не враз выучишься…

«Прости, батюшка…» Россыпь стеклянных ягодок, в каждую по волосинке продето и кровью капнуто. Девичья волшба, простенькая, глупая, да не у всех выходит, это точно. У Зденки вышло.

– Так поможешь?

Простого «нет» недостаточно, объяснить следует. Хотелось поначалу прямо заявить, мол, не дело Охотника за влюбленными беглянками гоняться, но горевавшего Слобо лучше попробовать утешить.

– Лучше сам ее сыщи, как в Великограде обустроишься, глядишь, и помиритесь. Может, и сама Зденка, если не по дому, так по слонишам своим затоскует, особенно, если… милый опостылеет. – А такой может, ведь тупой, как Буланыш говорит. Если чем и взял, так статью да русыми кудрями. – Ладно, пойду коня обихожу, а там поглядим.

Буланко стоял, опустив голову у ручья, но не пил. И то, встретив вместо дивной кобылицы с хрустальным рогом подслеповатое страшилище, затоскуешь.

– Ну что, друже, – тихонько окликнул богатырь, – не застоялся? Пробежимся?

«Нет».

– Да ладно тебе. На cкаку любая тоска развеется, а как в Китеж вернемся, архивщиков расспрошу. Должны же где-то и настоящие единорожицы быть, те, о которых в книгах написано.

«Должны, только не видать мне их. И с тобой не скакать. Ослеп я».

– Ты… что?! – не понял Алеша. – Как? Когда?!

«Ночью. Ты далеко был… гирифтена ловил».

Да, ловил и поймал. Он как раз стоял над упавшим птицезмеем, когда Буланыш внезапно закричал. Потом подбежали загонщики и стало не до коня. Подумалось, друг прыжок на гирифтена почуял, хотя что там чуять-то было?!

– Ты ведь меня звал! Что ж правды-то не сказал?

«Ты дело делал. Обо мне бы стал думать, ошибся бы. Нельзя Охотникам ошибаться».

– А потом, потом-то зачем врать начал?!

Буланко едва заметно шевельнул хвостом, ну хоть что-то!

«Подумать надо было. Ты, как в Китеж вернешься, серого не бери. Глупый, хоть и нашей породы. Добро не помнит, обиды жует. Не такой тебе нужен».

– Ты мне нужен, – отрезал Алеша. – Не для того мы с тобой встретились, чтоб я всяких… тупых брал.

«Не для того, – конь поднял голову, обернулся, сморгнул. Глаза у него были обычными – большими, темными, в коротких густых ресницах. – На мне теперь только воду возить, а ты – Охотник. Тебе нужен…»

– Хватит чушь молоть, не с таким справлялись! – прикрикнул этот самый Охотник, привычно ероша теплую гриву. То, что никакой воды другу не возить, богатырь решил сразу же. – Давай, рассказывай, что с тобой стряслось, а там поглядим.

«По голове прилетело. Тяжелым. Сперва вроде ничего, а потом – темно. Совсем. Думал, ночь кромешной стала, только люди вокруг этого совсем не замечали. Тут и понял, что не с ночью худо, а со мной. Сам виноват, накликал. Не хотел ЕЕ такую видеть, теперь ничего не вижу. Нельзя глупого просить, услышат».