Биографический метод в социологии - стр. 46

или плотом (plot) со смысловым порядком, подчиненным структуре значений. Соответственно emplotment[12] – это перевод последовательности событий в действия истории, центром которой всегда является событие, приводящее к изменениям (необычному, неожиданно дестабилизирующему, что нарушает нормальный ход вещей). Плот поддерживает когеренцию/связность – создает значимый порядок элементов через способ их связи. Эти усилия рассказчика по созданию структуры повествования обнаруживаются благодаря операциям сегментирования потока событий, селекции их элементов, их линеаризации в предложения, следующие одно за другим, и приписывания значений [Carr, 1986].

Временное изменение, которое переживают персоны, отражается в определенном сеттинге (setting), так как язык рассказа насыщен определенными обстоятельствами времени и места [Ibid.].

Рассказ связан с пережитым персонажем, или персональной инстанцией, порождающей точку зрения. Ее реконструкция становится возможной не благодаря заявлению о ней, подобная декларация, скорее, привела бы к постановке задачи о манифесте и латентном содержании. Через отбор событий пролагается смысловая линия, позволяющая судить о критериях их значимости для конкретной истории. Аналогично этому обнаруживаемая смысловая линия рассказа позволяет предполагать и основания неотбора в различных вариациях. Это и опускание незначимого для истории (например, пренебрежение частными сюжетами в рассказе о публичной карьере), и неотбор отрицаемых актуальной идентичностью мотивов для прошлых историй (например, переписывание воцерковленной личностью мотивов прошлых «греховных» деяний и страданий из-за них в смысловом ключе ниспосланного искупления), и неотбор значимых для истории элементов, фактически означающий смысловой разрыв, умолчание (например, пережитая социально-историческая травма, Холокост, репрессии, но и доносы, социально нелегитимные деяния).

Прошедшее становится историей, которая, в свою очередь, мотивирует нас в какой-либо форме. Поэтому к содержательным характеристикам рассказа (временнóе изменение, плот, персонажи и сеттинг) прибавляются риторические – «как» рассказывается исходя из определенной перспективы прошедшего, в которой манифестируется отношение рассказчика к прошедшему – перспектива Я-рассказчика. Двойная перспектива рассказанного и рассказывающего, по мнению М. Энгельгарта [Engelhardt, 1990], означает, что рассказывающее Я в актуальной ситуации рассказа представляет его прошедшее, т. е. рассказанное Я как вспомненного актора. Первое из них передает тогдашнее прошедшее как последовательность из перспективы пережитого, но которое сегодня далеко от тогдашнего положения и знает, чем все закончилось. Исходя из этой двойной временнóй перспективы у рассказчика в распоряжении идеально типически два модуса изображения: перспектива рассказанного времени (время, в течение которого разыгрывается история) с ее тогдашним центром ориентации и перспектива времени рассказа («здесь и теперь» рассказа) как актуального центра ориентации.

Возникает вопрос: насколько реализуема попытка рассказчика погрузиться и воспроизвести себя, свои действия и мотивы, соответствующие рассказанному прошлому времени без искажения? В относительно недавних экспериментальных исследованиях памяти [Э. Тульвинг, Х.Й. Маркович, Д. Гриффит и др.], описанных в главе 1, показано, что человеческая способность вспоминать составлена из семантической памяти и эпизодической памяти [Markowitsch, 2000]. Если эпизодическая память всегда основывается на активном вспоминании себя и, собственно, является индивидуально автобиографической, то память знания соотносится с «чистым» знанием об информации. Поэтому отношение обоих видов памяти между собой – это встраивание эпизодического (вспоминания) на уровень знания, а не наоборот. Другая особенность автобиографической памяти, по Э. Тульвингу, заключается в том, что информация должна пройти сначала семантическую память, прежде чем она сможет достичь эпизодической. Если вызывать воспоминание, стимулируя в ситуации интервью рассказ о прошлом, насыщенный конкретными эпизодами, т. е. апеллировать к эпизодической памяти, то не удастся миновать семантики, заложенных значений, поскольку именно через семантическую память информация закладывается на хранение. Это означает принципиальную невозможность «очистить» автобиографическую память от субъективности.