Библиотечный шпион - стр. 35
Вообще, несмотря на систему карточек, никогда не было гарантии, что на них найдется что купить, и, как правило, так и происходило, особенно когда речь шла о мясе. А цены на те продукты, которые появлялись на прилавках, оказывались взвинчены раза в четыре – если сравнивать с довоенными годами. Элейн пришлось освоить рецепты с использованием топинамбура и брюквы или научиться растягивать банку сардин или одно яйцо на максимально долгий срок. Мелочь, но при мысли об этих яствах Элейн с новой силой ощутила пустоту в желудке, который отозвался жалобным бурчанием.
С помощью силы воли и постоянной практики за время нацистской оккупации Элейн научилась задвигать чувство голода. Точно так же она научилась загонять вглубь волнение перед новым заданием и сосредотачиваться исключительно на том, что ей предстояло сделать.
Сегодня Дениз и Элейн как могли осторожно обходили Белькур, район в центре Лиона, особенно опасный из-за того, что его облюбовали нацисты. Они вальяжно прогуливались по улицам и сидели в кафе, потягивая из фарфоровых чашечек драгоценный кофе с молоком и сахаром – удовольствие, которого французы теперь были лишены. Немцы заняли лучшие гостиницы, завесив их флагами со свастикой, и осквернили само понятие французской кухни, предаваясь обжорству и даже в эти моменты источая ненависть. Даже экспонаты в музеях словно покрылись налетом уродства от того, что мимо них ходили и на них смотрели захватчики.
Отдельная сложность заключалась в том, что Элейн жила в Белькуре до того, как вступила в Сопротивление, и теперь любопытство и тоска тянули ее к знакомым улочкам, поэтому доставлять почту именно туда она предоставила Дениз.
Промучившись не один месяц в квартире, в которой так и не появилось ощущение дома, две недели назад Элейн наконец оттуда съехала, накрепко заперев и спрятав ключ в стене дома, где жил Этьен, в тайнике за разболтанным кирпичом. И теперь, после стольких ночей в конспиративных домах, Элейн затосковала по той простой жизни, которую вели они с Жозефом.
Внезапно она порадовалась, что Дениз настояла на том, чтобы самой отнести газеты в этот квартал, – не только потому, что Элейн мог узнать кто-то из соседей, но и чтобы не причинять ей лишних мучений при виде знакомого дома. Как ей не хватало прохладных, гладких простыней на собственной кровати; диванных подушек, которые от времени стали совсем мягкими; запаха одеколона, которым Жозеф пользовался по утрам, – этот аромат еще долго витал в ванной после его ухода.
Стиснув зубы, Элейн заставила себя направиться вдоль улицы Сала и не смотреть на табличку с надписью «Улица дю Пла», манившую ее опрометью кинуться обратно.
Когда они встретились снова, чтобы вернуться в квартиру рядом с книжным магазином в районе Круа-Рус, Дениз внимательно посмотрела на Элейн.
– Нелегкая нам выпала доля, – заметила она, поправляя фальшивое дно своей корзинки. – Трудно, наверное, было оказаться так близко от бывшего дома.
– Пришлось перебороть себя, – ответила Элейн.
Из ресторанов, где столовались нацисты, разносился по всей округе аромат, от которого у Элейн рот наполнился слюной. Невозможно вдыхать запах и не вспоминать вкус ветчины с поджаристым краешком, почти черной там, где ее на секунду передержали. Невозможно вспомнить вкус и не желать вонзить зубы в нежный ломтик, где и в помине нет хрящей и сухожилий, – одно только чистое, сочное мясо.