Безжалостный - стр. 33
– А если он может нас слышать?
– Как он может нас слышать?
– Может быть, поставил «жучки».
– Как он мог это сделать?
– Не знаю. Как он взял под контроль нашу охранную систему?
– Давай полностью не впадать в паранойю.
– Слишком поздно. Кабби, кто этот человек?
Стандартному ответу онлайновой энциклопедии, который только вчера представлялся более чем полным («известный критик, лауреат нескольких литературных премий и автор трех невероятно популярных среди студентов учебников по писательскому мастерству, в какой-то степени погавка…»), теперь определенно многого не хватало.
– После его вчерашней прогулки по нашему дому я сказала тебе, что все закончено, он с тобой рассчитался, – продолжила Пенни. – Получилось, что нет. И до сих пор не закончено.
– Возможно, и закончено. – Даже у человека, который смотрел на город, наполовину уничтоженный Годзиллой, голос звучал бы более уверенно.
– Чего он хочет от нас? Как ты думаешь?
– Не знаю. Не могу понять, как работает его голова.
В глазах Пенни, как и всегда, прекрасных, появился страх.
– Он хочет нас уничтожить, Кабби.
– Он не может нас уничтожить.
– Почему нет? – спросила она.
– Наши карьеры зависят от таланта и трудолюбия – не от мнения критика.
– Карьеры? Я говорю не о карьерах. О нас.
По какой-то причине (может быть, для того, чтобы не смотреть ей в глаза) я взял с полки банку с маринованной свеклой.
– Хочешь поесть свеклы? – спросила Пенни. Я вернул банку на полку, а она добавила: – Кабби, он собирается нас убить.
– Я ничего ему не сделал. Как и Майло. А ты его даже не видела.
– У него есть какая-то причина. И мне без разницы, какова она. Я просто знаю, что он собирается сделать.
Теперь я смотрел на банку со сладкой кукурузой, но брать в руки ее не стал.
– Давай будем благоразумными. Если бы он хотел убить нас, то убил бы этой ночью.
– Он – садист. Хочет помучить нас, запугать, полностью подавить нашу волю… а потом убить.
Слова, которые сорвались с губ, удивили меня самого:
– Я не притягиваю монстров.
– Кабби? Что это значит?
Я знал Пенни так хорошо, что уже по тону мог описать ее лицо: сдвинутые брови, сощуренные глаза, чуть приподнятый, словно ловящий запах нос, губы, приоткрытые в ожидании. Лицо всё тонко чувствующей женщины, которая почуяла момент откровения, возникший по ходу разговора.
– Что это значит? – повторила она.
– Думаю, мне следует извиниться, – ушел я от ответа на ее вопрос.
– Ты говоришь со мной или со сладкой кукурузой?
Я решился посмотреть на нее, что потребовало немалых усилий, учитывая фразу, которую я произнес, глядя ей в глаза:
– Я хочу сказать… извиниться перед Вакссом.
– Черта с два. Ты не сделал ничего такого, за что следует извиняться.
– За то, что поехал на ленч, чтобы посмотреть на него. – Я не мог ей все объяснить. Десять лет обманывал, не говоря всей правды, вот и сейчас не мог покаяться. Момент выдался неподходящий. – За то, что нарушил его право на уединение.
Ее глаза изумленно раскрылись.
– Это же ресторан. Не частная резиденция. Ты посмотрел на него, он разрядил в нас «Тазер».
– От извинений хуже не будет.
– Как бы не так. Извинения его не успокоят. Только побудят к более активным действиям. Любая уступка ему в радость. Извиниться перед таким человеком – все равно что подставить шею вампиру.
Пережитое мною однозначно указывало на ее правоту, но переживания эти я столько лет подавлял, вот мне и не хотелось от них отталкиваться.