Безумие Гёльдерлина. Жизнь, поделенная надвое - стр. 5
Несколько дней спустя, говорится далее, девочка увидела, как мужчина бродит по парку рядом с большим искусственным водоемом, балюстраду вокруг которого украшали два десятка статуй – изображения греческих божеств. «Когда чужестранец увидел этих божеств, он, широко шагая, спешно и воодушевленно направился к ним. Он воздел вверх руки, как будто в знак преклонения перед ними, и с балкона мне послышалось, будто он произносил какие-то слова, сопровождавшие эти одухотворенные жесты». В другой раз, когда незнакомец беседовал с отцом, позволившим ему сколько угодно гулять по парку рядом со статуями, он с улыбкой воскликнул: «Боги не собственность людей, они принадлежат миру, и, когда они улыбаются нам, это мы принадлежим им!» Отец спросил его, грек ли он, но тот ответил: «Нет!» – и вздохнул: «Наоборот, я немец!» «Наоборот? – поинтересовался мой отец. – Немец – это то же, что и грек, только наоборот?» «Да, – резко бросил чужестранец и через пару мгновений продолжил: – Мы все – наоборот! Вы, французы, и ваши враги, англичане, тоже, мы все – греки наоборот!»
Описание, приводимое через несколько строк, прекрасно передает благородное и диковатое впечатление, которое облик чужестранца – так называет его Мадам на протяжении всего рассказа, – производил на нее: «Он был некрасив – казалось, он рано состарился, хотя ему вряд ли минуло тридцать лет; его взгляд пылал, но, впрочем, отличался мягкостью, рот – волевой и вместе с тем кроткий; ясно было, что его потрепанный наряд не соответствовал его положению и образованию. Я обрадовалась, когда отец пригласил его в дом вместе с нами. Он без особых церемоний принял приглашение и последовал за нами, при этом не прекращая говорить; он то и дело клал руку мне на голову – мне это одновременно нравилось и вызывало страх. Отца определенно заинтересовал этот человек, он хотел еще долго слушать его престранные речи; но, как только мы оказались в гостиной, родителя постигло разочарование. Чужестранец тут же направился к дивану, сказал: “Я устал” – и, пробормотав еще несколько непонятных слов, лег и мгновенно заснул. Мы с недоумением переглянулись. “Он сумасшедший?” воскликнула моя тетя, но отец покачал головой и ответил: “Он большой оригинал, немец”».
В последующие дни впечатление, что перед нами безумец, только крепло. «Все благо, которое мы способны помыслить, – утверждал чужестранец, рассуждая о бессмертии, – становится Гением, оно больше не покидает нас и незримо нас сопровождает всю жизнь в самом прекрасном облике… Эти ду´хи – то, из чего рождается наша душа или, если хотите, ее часть, и только на эту часть она бессмертна. Великие творцы в своих произведениях оставили нам образы своих Гениев, но это не сами Гении». Тетя спросила его, бессмертен ли он с этой точки зрения, и он порывисто выпалил: «Я? Тот, кто сидит перед вами? Нет! Я больше не способен помышлять о прекрасном. То Я, которым я был десять лет назад, – оно да, безусловно, бессмертно!» Когда отец обратился к нему, чтобы узнать, как его зовут, чужестранец ответил: «Это я скажу вам завтра. Поверьте, иногда мне сложно вспомнить свое имя».
В последнем эпизоде, когда его поведение приняло уже довольно пугающий характер, его заметили на прогулке – он шел медленно и чуть не потерялся в зарослях парка. «Один из работников сказал нам, что видел, как он сидел на скамейке. Поскольку он не появился спустя несколько часов, мой отец отправился искать его. В парке его не было. Отец объехал на лошади все окрестности. Чужестранец пропал – и мы больше не встречали его».