БезГраничные истории - стр. 6
Моих детей! К которым я неслась на мопеде босиком, не помня себя после твоего звонка.
Да, и там же рядом, спустя пару лет – кровь моего кота на заборе, которого загрыз пес. Ты тоже плакал, вроде, помнишь? Интересно, сможешь ли рассказать об этом детям, которые все еще верят, что Кошак просто сбежал? От питбуля, за которым тебя попросили присмотреть. Заплатили – тебе! А гуляла, кормила и отмывала забор от крови – я? Ты сможешь рассказать им?
– К черту иди, – шепчу в песок.
По пикселям, медленно перевожу глаза с тайца вправо. Там, в море, цепляюсь за солнечные макушки детей. Еще пока не понимаю, надо ли позвать их или наоборот. Мальчишки, почуяв, машут мне. Белые зубы на загорелых лицах, белые брызги пены на синем. Что-то вопят.
Хочу поднять руку и помахать в ответ. Но рука прилипла к купальнику. Как и моя улыбка к стенкам живота. Я маленький застывший кролик в новом красном купальнике на желтом песке. Райский тропический остров, пальмы, теплый океан и моя ледяная фигура на фоне всего этого.
Он все еще смотрит на меня, улыбается. И ползет зачем-то, все ближе, ближе. Именно ползет. На попе, волоча ноги в мокрых штанах…
– Черт!
Вообще-то вырвалось совсем другое слово.
Я поворачиваюсь к тайкам на соседнем полотенце, в двух метрах от меня:
– Это просто пьяный чувак. Понимаете? – говорю им по-русски и подмигиваю.
Тайки радостно кивают мне, макают куриные ножки в соус и откусывают вкусно. Как же хорошо. Да?
Тайки смеются, снова кивают, жуют.
– Я взрослая женщина. Красивая, молодая. В безопасности. Все позади. Я больше не кролик!
Дышу. Отпускает. Дрожащей рукой делаю улыбающееся селфи. Еще одно, и еще. Как подтверждение миру, что я есть. Я жива. Еще немного, совсем чуть-чуть давит в груди, но теперь уже за него. За этого круглолицего, мокрого, чуть перебравшего тайца. Ведь он здесь ни при чем. И кто-то его ждет дома… Господи, пусть он дойдет домой, и все будет в порядке, чего я накинулась на человека?
Отлепляю от купальника руку. Машу ею детям.
– Эй, вы! Соленые селедки! Хотите спрайту?
Что кричат – не слышно. Читаю ответ по всплескам: да, гребем!
Невинный таец в страшных штанах теряет к моей персоне интерес. Его внимание поглощает прибой. Он сидит лицом к нему, по пояс в воде. Погружает ладони в пену, поднимает их и шлепает со всей дури. Капли плюхаются на его лицо. А он мычит и воет, как будто впервые видит их…
Мальчишки подбегают, вкручиваются вдвоем в одно полотенце и становятся двухголовым махровым существом.
– Там, короче, это, мам…
– Мы видели.
– Я-я! Эм-м…
– …Полосатую длинную рыбину!
– Да бли-ин!!! Я-я-я… хотел сказать первый…
– Так ты того, чего… экаешь-бекаешь?
И что-то там еще… спорное. Важное.
Махровое любимое мое чудище упивается спрайтом и вопит в два горла о внеземной морской жизни. Шевелит губами, ушами и ногами. И само похоже на веселого марсианского спрута. Я любуюсь им, не вникая в слова.
– Допивайте, высыхайте, поехали.
Пока они моют ведерки и формочки от песка, складываю наши причиндалы в сумку. На мокрый купальник натягиваю платье, на песочные ноги – шлепки. Оборачиваюсь напоследок: «Вот тебе!». Показываю мысленно средний палец. Но это я не ему. Это я своей памяти.
Вижу, как он барахтается по пояс в море. Рядом с ним уже откуда-то взялся второй таец, помоложе. Вот он помогает тому встать и выводит из моря. Прибой цепляется за трико-штанину и приподнимает ее на левой ноге. Там, под ней, что-то тонкое, будто подламывает хромого, и он чуть не падает в воду. Качаю осуждающе головой: «Как же вы задолбали пить…»