Бездна - стр. 32
– Анна Эдуардовна, если бы от меня зависели вопросы водоснабжения, я бы конечно сделал все возможное, чтобы не срывать учебный план, но – увы.
– Надо жаловаться! – Анна Эдуардовна не успокаивалась. – В мэрию!
Он не слушал ее.
– У Максима Глухих вчера убили отца, – сказал он в пространство.
Вдруг стало слышно, как гудят люминесцентные лампы.
Почему, кстати, они включены? За окном день.
Между тем все глаза были устремлены на директора.
– Его застрелили в подъезде вместе с охранником. – Михаил Борисович был вынужден сказать еще несколько слов.
– Из-за бизнеса? – спросил кто-то.
– Не знаю.
– Это ужасно! – пролепетала Зоя Ивановна, и ее глаза увлажнились. – Чтоб у них руки отсохли!
– Это вряд ли.
Он посмотрел в окно.
– Звонила мама Максима, – сказал он. – Попросила отпустить его на несколько дней. Так что не теряйте его, пусть побудет недельку дома. Не до учебы ему сейчас. – Он смотрел на Тамару Степановну Луценко, классного руководителя «8» – го «В», где учился Максим.
– Хорошо, Михаил Борисович. Его сегодня не было, я уж подумала – болеет, хотела звонить домой. Ох, горе-то какое! – Тамара Степановна покачала седой головой.
– Такие, в общем, дела…
Он больше ничего не сказал и вышел.
По-прежнему гудели лампы дневного света.
Все молчали. Никто не решался заговорить первым.
Но вот одна сухо кашлянула, другая вздохнула, третья поерзала на рассохшемся стуле, отчего тот скрипнул, и – поехало.
Сергей Иванович вышел.
Он не хотел обсуждать эту новость. Без меня. Обсасывайте ее жадно, накидывайтесь на нее как гиены.
Звонок.
Но урока не будет. Сегодня праздник. «Не учиться, не учиться и не учиться» – это девиз тех, кто приходит сюда как бы за знаниями. Вспомни себя – не обрадовался бы сейчас и не рванул бы на улицу, подпрыгивая? Вот-вот. По правде сказать, разве и Сергей Иванович Грачев, учитель русского и литературы, не рад? Разве он расстраивается по поводу графика и не хочет домой, и подпишет жалобу Штауб?
Еще не осчастливленные отроки из 7-го «А» сидят на корточках у стенки, жуют жвачку, общаются, ждут препода, а как только его увидели —
Шухер!
– прыгнули внутрь.
Одно и то же все эти годы.
Он вошел. Бросил взгляд на тех, кто дурачился.
– Добрый день!
На галерке один деятель стукнул другого учебником по затылку и получил в ответ по уху.
Ничего нового.
Скука.
А теперь возрадуйтесь, детки мои! Я объявляю вам новость!
Дослушайте! Тише! Все пропущенное вы наверстываете дома. Сейчас-то вам все равно, эйфория, послушали и побежали (а кто-то даже не слушает), но, вообще-то, объем нешуточный, и спрос с вас будет такой же, как если бы урок был.
Ну а теперь на улицу, на солнце. Там нет занудных садистов с их книжками. Там свобода. Прочь из этих стен! Нечего здесь делать, когда за окном весна!
Глава 14
Никого нет. Он один в тиши класса. Подростки на радостях едва не вынесли двери. Сколько уже было атак на эти облупленные конструкции? Рюкзаки-спины, ноги-руки, раскрытые рты, – все это выкатывается с энергией снежной волны, и не вставай у нее на пути, иначе снесет. Как бы направить эту энергию в созидательное русло? Не слишком ли мало свободы? Не слишком ли много запретов? Не рано ли отнимают детство? Не многого ли хотят? Кого растим? Личности или массу?
Взгляни в конце концов на себя.
Правильно ли тебя воспитывали? Правильно ли учили? Вспомни себя в школе, которую ты окончил с медалью и с четверкой по химии?