Без пути-следа. Роман - стр. 17
Сашка мотнул головой – мол, нет, не пойду – и показал ладошки, мокрые и в грязных разводах:
– О!
Он предпочитал не говорить.
– Тогда ничего не получишь.
Сашка нахмурился, постоял в задумчивости, но все-таки взял мыльницу и вышел.
– Об себя не вытирай!
Светлана Ивановна достала из настенного шкафчика хлеб, сахар, полезла в холодильник за маслом. Митя не знал, что так далеко зашло. Он вдруг понял, что Сашка проводит тут все свои дни.
Он рос, как сорняк, вопреки всему. Ему было четыре месяца, когда Вика, его мать, спьяну забыла его в автобусе. Сверток со спящим младенцем обнаружился на конечной, когда в автобус хлынула толпа. Водитель вспомнил, что видел пьяную женщину с ребенком на руках. Вспомнил, что она вышла возле общаги. Он привез Сашку к общаге и пошел по комнатам: «Не ваш ребеночек?» Сашку узнали – к тому же он был завернут в чей-то плед, украденный накануне из постирочной. Тогда-то Сашка впервые и остался ночевать у соседей. Вике его отнесли только на следующий день, когда она немного пришла в себя. С тех пор Сашка так и живет – день здесь, неделю там. Здесь покормят, там оденут. Его, может быть, кто-нибудь и взял бы насовсем, но Федя, Сашкин отец, когда приходит пьяным и не застает его дома, ходит по коридорам и орет у каждой двери: «Сыночек! Засужу уродов! Засужу! Кровинушка моя!» Однажды Федя куда-то пропал, а дверь оставил запертой. Сашке было два года. Он молчал целые сутки. Писал в мусорное ведро. На вторые сутки стал кричать проходящим мимо его двери: «Тут Саня! Тут Саня!»
Сашка вернулся, мыльницу положил на пол, прямо на коврик, и направился к столу. Майка его спереди промокла насквозь.
– Надо было с ним пойти, – сказала Светлана Ивановна, глядя на мокрую майку.
Сашка ухватил бутерброд.
Это ее особое воспоминание. Из тех особых воспоминаний, которые, как красный буек среди волн, всегда на плаву: устанешь – хватайся. Это ей в детстве мама делала такие бутерброды. Послевоенные бутерброды с маслом и сахаром. Провиант добывался, как дичь, – трудом и сноровкой, а вкусное было праздником. «Подбежишь под окно, крикнешь: „Мам! Сделай масла с сахаром!“ Она сделает, вынесет во двор. Боже мой, до сих пор помню вкус». Митя в свое время переел этих бутербродов. «Ну, поешь, Мить. Вкусно же». – «Да не хочу я, ма, сколько можно. Съешь сама». – «А давай вместе?»
– Что же ты? – наклонилась Светлана Ивановна к Саше. – Что так забрызгался?
– Те, – ответил он, дернув головой в сторону умывальника. – Убью.
– Ааа… другие дети тебя облили, да?
Он закивал, не вытаскивая бутерброда изо рта. Сахар посыпался на стол. Светлана Ивановна погладила его по голове.
– Ничего, не обращай внимания. Я же знаю, ты у меня аккуратный.
Митя случайно встретился с матерью глазами – и тут же отдернул взгляд.
«И что из этого получится? Как она собирается поступить с этим прирученным чужим ребенком?»
Светлана Ивановна принялась допивать остывший кофе. Митя – рассматривать комнату. Потолок, стены, кухонные шкафчики. В любой ситуации можно весьма правдоподобно рассматривать общежитскую комнату. Даже если бывал в ней сотни раз. Даже свою собственную. Комната в общаге никогда не бывает достаточно знакомой, сколько в ней ни живи.
Светлана Ивановна вытащила из-под раскладушки свой самый большой чемодан, вынула оттуда аккуратную стопку одежды. Она принялась раскладывать одежду на раскладушке, и Митя невольно присмотрелся к тому, что она делает. Он сразу узнал каждую вещь. Ванюшкины штаны, шапки, даже несколько ползунков. Хранит… Ну да, подумал он, все вещи, из которых Ваня вырастал, она уносила к себе. Теперь Митя узнал и ту майку, что была на Саше, – когда-то он купил ее в «секонд-хэнде». Его первая покупка в «секонд-хэнде». Смущался. Особенно того, что покупает для ребенка.