Без права на возвращение - стр. 38
– Грустный у тебя рассказ, Толя, – постановил Василий, ребром опустив широченную ладонь на столик. – Беру тебя юнгой. Подучишься за моей спиной морскому делу и станешь первым капитаном-узбеком на дальневосточном флоте. Как тебе? А то ты у нас со своими соплеменниками, гюльчатаями и баями завянешь совсем.
– Какой же из меня юнга? Я и моря-то никогда в жизни не видел, и плавать не умею, – заулыбался Тулкун. – Лучше вы к нам прорабом на стройку.
– Так ты, Василёк, целую команду наберёшь, пока до Москвы не доехали, – поддержала шутливый диалог Марина. – Мне на корабле какую должность предложишь?
– Если коком не желаешь, то только сигнальщицей. Дядю Колю боцманом возьмём, у него и борода под стать.
– Ага, Ты меня ещё Афродитой, как у Николая Ивановича, на нос корабля посади.
– Я тоже, жизнь прожил, а на море никогда не был, – отозвался с сожалением старик. – Говорят, красиво. Мне внучка обещала, как институт закончит, вместе на море съездить.
За окном медленно проплыли фонари привокзальной площади очередной станции. Поезд остановился, было слышно, как диктор что-то неразборчиво и гулко объявил. Николай Иванович достал старенькую, стянутую синей изолентой, Nokia, набрал номер. Вызов затянулся, и когда старик уже надумал отложить телефон, в трубке раздалась громкая клубная музыка. Ритмы её зазвучали в купе, этом маленьком временном приюте спешащих всяк к своей цели странников. Пытаясь перекричать шум веселья звонкий девичий голос повторял:
– Алло, алло, да подожди ты! Алло, слушаю!
– Здравствуй, Катюшка! Я это. Решил с дороги позвонить, что выехал я. Баба Нюся помогла сумки донести, – радостно откликнулся старик.
– Молодец! А ты чего звонишь?
Дед замялся, взглянул на попутчиков:
– Да я вот вспомнил … Помнишь, договаривались летом к морю съездить? Я тут подкопил немного …
В трубке что-то неразборчиво прозвучало и тут же утонуло в модных ритмах.
– Не слышу, чего говоришь? – громче переспросил дед в попытке разобрать сказанное.
В музыкальной какофонии возникла пауза и теперь уже отчётливо и резко прозвучало:
– Ты что, обалдел?! Какое море?! У меня сессия на носу и диплом писать надо. Нашёл, что спросить. Ладно, давай! Приедешь, поговорим. И это…, я тебя встретить не смогу… Тут обстоятельства… Носильщиков возьми, ключ на вахте. Я не помню, кто завтра дежурит, скажешь, ко мне. Номер комнаты помнишь? 714 -я. Как освобожусь, приеду…
Громкий пульс далёких ритмов музыки сменился короткими гудками. Николай Иванович какое-то время сидел молча. Поезд отъезжал от станции, на замызганном стекле сверкнули в свете фонарей редкие капли дождя, но вскоре и они погасли в кромешной темноте. В купе стало тихо. Верхний свет померк, приглашая путников ко сну.
– Отец, я вам внизу постелю, а сам на верхнюю койку заберусь, – Василий заботливо притронулся к плечу и, не принимая возражений, добавил. – Нам не привыкать.
Тулкун принёс чай и поставил рядом со столиком:
– Вдруг ночью пить захотите.
Старик прилёг. Он только сейчас почувствовал, как он устал. Мыслей не было. Впечатления прошедшего дня, подобно мыльным пузырям, возникали и тут же лопались, не успев сформироваться в более-менее чёткую картину. Он был вынужден лежать какое-то время с открытыми глазами, чтобы прогнать внезапно подступившую дурноту. Ближе к полуночи, при мерном дыхании соседей по купе, пришла боль. Вначале, она заползла со спины и пыталась чёрной змеёй проникнуть чуть ниже лопатки. Николай Иванович перевернулся на правый бок, лицом к стенке. Он не знал, сколько прошло времени с того момента, когда он забылся. Боль вернулась внезапно, теперь это был остро наточенный серп с зазубринами, медленно входящий в грудь. Каждая зазубрина, погружаясь в тело, словно надрезало сердце, отзываясь характерным щелчком.