Без любви, или Лифт в Преисподнюю - стр. 23

– И это правильно, – вторит зятю шурин.

Натали сунула Никите в рот солёного огурчика, и следом кусочек сала, которое как раз нарезала к столу.

– Во, блин, сказочный сервис, да, брат? – восхищается Серёга, наконец-то опрокинув стопку и накалывая вилкой солёный огурчик. – Я просто не узнаю сестры родной. Ты что с ней сделал? Точно подменили.

И получил шутя ухватником по затылку.

– Почему правильно, ты-то говоришь, не поняла?

– Да потому, что человека не узнаешь, хотя бы раз не напившись с ним на пару.

– А то ещё хворый какой, да? Или, может, зашитый? – подвела черту под бытовыми наблюдениями мужчин Натали.

И на стол легла подставка под горячее, а на подставку – сковорода с жаренной на сале картошкой с луком и грибами.

– Из общей поклюём, никто не против?

– О чём речь, – кивает брат Серёга. – Все свои.

Делает глоток и кричит:

– Горько, ой как горько!

Натали прильнула ненадолго к устам Никиты.

– Ты где такую горькую нашёл, а?! Беленькая, а горькая! Рот так и вяжет… Горькая-прегорькая!

И Натали была слаще мёда, и в течение всего ужина часто и подолгу целовала. Было, даже кормила изо рта в рот, а к концу недолгого ужина, когда брат Серёга предложил распечатать вторую бутылку, и вовсе перебралась к Никите на колени. Наконец, лукаво щурясь, шепчет брату – с каким там намёком?! Говорит прямо, без обиняков и стеснений:

– Ну, всё! Поздравил, выпил, поужинал – пора и честь знать.

Не обижайся, мол, но совесть тоже надо иметь: глаза, что ль, завистью застит?

Брат Серёга вскочил из-за стола, как ошпаренный, и уже не хотел слышать никаких уговоров: посидеть, ещё по малой за успех предприятия опрокинуть да потолковать с родными по душам. Потом, потом – всё потом. Согласился выпить на посошок и тут же, без промедления, вышел из-за стола, откланиваясь и желая им всего-всего.

– Ключи от машины – положил на стол! – вдруг окрысилась Натали, заподозрив вдруг неладное.

– Да ладно тебе, я что, маленький?

– Сказано: на стол!

Брат Серёга, нахмурившись, послушно выложил ключи на стол, и Натали тут же прибрала их в кухонный ящик.

– Утром заберёшь! Когда проспишься.

Посмеиваясь над забавной семейной сценкой, Никита пошёл проводить шурина до порога и спрашивает:

– Насколько я понимаю, ты принимаешь предложение?

– Да, конечно.

– Тогда по рукам.

Протянули друг другу руки и в крепком долгом пожатии закрепили договорённость. Не выпуская руки шурина, Никита говорит:

– Тогда до понедельника. Ровно в девять утра ждём тебя у нотариуса…

Никита по-хозяйски запер дверь и едва успел обернуться, как уже ловил в раскрытые объятия любимую, – и любил её, нося по дому, при свете ламп и люстр.

Если б кто со стороны мог подглядеть, тому могло бы показаться, будто некое хищное создание набросилось на несчастную жертву и алчно терзает. Точно клоки кожи, заживо содранной, летят ошмётками по сторонам. Вот сорвана шкура с ног, вот с рук, и ещё какие-то обрывки летят, как будто кожи лоскутки. И сама, гляди, уже линяет. И не понятно, кто кого одолевает, а битва длится, и нет конца, нет края той иступлённой схватке. И вот упали, покатились, и всё ж таки верх в борьбе взяла. И добивает. Жестоко добивает. И клич победный издаёт. Взмахнув крылами, накрыла жертву – и соки выпивает. До донышка высасывает, ни кровинки, безжалостная, не оставив на посошок.