Без любви, или Лифт в Преисподнюю - стр. 12
Он вёл её – дорогой страсти нежной. Не кончилось – всё только началось.
Натали ещё дремала.
Никита потихоньку выскользнул из постели. Его тревогой наполняло. Не заснуть уже.
Он привёл себя в порядок, прибрал вокруг и ждал невесть чего, будто сидя на иголках, а не в кресле у окна. Прислушивался, ловя посторонние шорохи. Ждал он пробужденья. Ждал в дверь звонка. Он вдруг представил, что вот встанет и уйдёт. Как уйдёт – дверь не затворив? А как назад вернётся? Или запереть, чтоб не ушла? Что скажет ей? Что вздумает она?
И вдруг дождался: ключ в замке – и провернулся, не открыв запертой на засов двери. Звенит звонок. Никита на ходу придумывает, что сказать.
Отворяет дверь.
– Ты кто? – ему с порога.
– Я?
– Ну не я же?!
– Я – Никита.
– Где Натали?
– Спит ещё.
– А ты?
– Я жду, когда она проснётся.
– Ты что, жених?
– Никита я, а вы кто?
И робко тянет руку. Пришелец, что вдруг, пришедши, разладил этот тихий мир, – вторгся, разворошил и всё смешал, как инопланетянин, приземлившись посреди торговой площади в базарный день. Смотрит задумчиво на протянутую ему руку, о чём-то своём размышляет… и после раздумий делает-таки одолжение, нехотя вкладывая пальцы в открытую ладонь.
– Я Серёга. Брат. Чего так долго спит?
– Я не сплю. Чего кричишь?
В проёме двери объявилась Натали, зябко кутаясь в халат. Лицо хмурое, недовольное. Чужая. И в груди сосёт уже тоска при взгляде на отчуждённые черты.
– Где мать с отцом?
– Не спрашивай. А ты чего ни свет, ни заря припёрся?
– А ты чего не на работе?
– Видишь, собираюсь.
– Оно и видно. Так где мать с отцом?
– Где-где? Уехали, где ж ещё!
– Куда уехали?
Натали махнула рукой:
– Туда и уехали. Не помню. Не знаю.
И пошла в ванную. И уже кричит оттуда:
– На похороны. В экспедицию.
– Так на похороны или в экспедицию?
– Не знаю. Мать позвонила и сказала только, что кто-то там у них разбился.
– Где разбился? Почему разбился?
– А я почём знаю?!
– А почему мне не сообщили?
– Тебя не было. Они мне позвонили и сказали, что всё срочно. Я тебе звонила, у тебя никто трубку не брал.
– Ну, правильно. Я ж работал.
– А если работал, то почему спрашиваешь?
Серёга только головой покачал, скривив гримасу: беда, мол, с ней.
– Рыба снулая! – пробурчал вполголоса, так чтобы уже в метре волны звука сами по себе затухли.
Разулся, по-хозяйски вставил ноги в шлёпанцы и пошёл на кухню. Сел за стол. Никита прошёл за ним следом. Сел за стол напротив.
– Ты кто? – спросил опять Серёга.
– Я коммерсант.
– А-а, ну-ну!
– А ты кто?
– А я бомбила! – и засмеялся. – Я коммерсантов подвожу. Стало быть, тоже коммерсант, только на иной лад. А ты торгуешь. Тоже шмотками?
Никита кивнул.
– Ладно, не обижайся, – и толкнул Никиту кулаком в плечо по-дружески.
Натали вошла в кухню. Поставила чайник на плиту.
– Чай будешь? – спросила она брата.
– Пожрать чего есть?
– В холодильнике посмотри.
– А ты чего не на работе?
– Уже спрашивал. Сам, что ли, не видишь?
– Да вижу-вижу.
– А чего тогда пристал?
Натали вышла, и Никита услышал, как она набирает номер телефона, а потом говорит, что задерживается, но скоро будет. И вдруг смеётся. Понизив голос, что-то шепчет и опять смеётся. Слушает и опять смеётся. А потом говорит: пока, мол, – и кладёт трубку.
Никиту словно бы занозило что внутри. Его чувства вдруг как-то обострились, совершенно изменившись в неведомую прежде сторону, и он почувствовал себя несчастным и неловким. Как в школе, когда ты каждое утро встаёшь с чувством, что ты сегодня опять чего-то кому-то непременно должен. И ему не неприятно было это чувство. Ему захотелось быть должным.