Бета-самец - стр. 39
Зал арендовал Леха Фердинский по прозвищу Махно. Огромный двадцатипятилетний качок, словно скрученный из корабельных канатов. Лицо ясное, как небо над спящим океаном. Гагаринская улыбка – и красноречивая колотая рана под левой грудью.
– Парни, тренируйтесь хоть до утра, – говорил он, улыбаясь, в сопящий и лязгающий железом зал. – Только кто забудет ключ на вахту сдать, потом не обижайтесь.
Или:
– Парни, об одном всегда прошу: в душевой не ссыте, пожалуйста.
– Да мы не ссым, – отвечали парни.
Свое прозвище он получил, промышляя грабежом на польских дорогах: шерстил там без разбору соотечественников из бывшего Союза.
Топилин смотрел в пустоту зала и представлял, как Леха, разминаясь, идет вразвалочку. Потряхивает рукой толщиной с ногу большинства собравшихся. Приветствует корешков быстрыми крепкими объятиями.
Иваныч однажды занял у Лехи денег. Тот ссужал завсегдатаям Автодора под льготный процент, десять в месяц. Займы происходили на виду у всех, на старенькой школьной парте, стоявшей у входа. Вся бухгалтерия – роспись в школьной тетрадке, в таблице после фамилии и суммы. Беря в долг, Иваныч сказал, на дело. Леха решил, что бывший боксер, как все нормальные люди, занялся коммерцией: купит, продаст. Когда пришел срок возвращать, выяснилось, что Иваныч потратил деньги на то, чтобы отправить дочку за границу, гувернанткой работать. Не хватало до нужной суммы. Квартиру свою продал, снимал теперь жалкую каморку где-то на Соляном спуске. Иваныч предложил Лехе подождать, пока дочка встанет на ноги и вышлет деньги. Но Леха обиделся и ждать отказался.
– Я ж не благотворительный фонд, – улыбнулся Леха из-под штанги: слушая Иваныча, продолжал делать жим лежа. – Брал вроде на дело… Не мог, что ли, по-человечески попросить? Я бы дал… Неделю могу тебе накинуть из уважения. Не больше.
Кто-то из корешков, говорили, пробовал Леху урезонить – мол, прости старика, пусть как-нибудь отработает. Но Леха взъелся не на шутку.
– Мало того что развел в темную, как лошка, так даже не извинился. За человека не держит.
Макаркин в Автодоре больше не появлялся, и никто его в городе не видел. Всем все было ясно. Никто ничего не спрашивал. А Леха по-прежнему улыбался гагаринской улыбкой, говорил что-нибудь вроде:
– Парни, вы, когда блины на другой снаряд переставляете, вы потом возвращайте, откуда взяли. А то ходишь, ищешь. Пожалуйста.
– Хорошо, Леха, – отвечали парни.
После исчезновения Иваныча Топилин несколько раз занимал у Лехи долларов тысчонку-другую – говоря нынешним языком, перекрыть кассовый разрыв.
Двигаться, главное – двигаться. Движение – основа успеха.
Поднявшись с лавки, он снял сорочку, накинул на шведскую стенку. Подошел к зеркалам, на ходу втягивая живот. Втягивай, не втягивай, жирком зарос изрядно.
Приняв стойку, Топилин сделал несколько нырков и уклонов – влево, вправо. Потом апперкот и кросс через воображаемую руку противника. И еще – джеб, джеб, правый боковой.
– Чего стоишь, Саша?! Двигайся! Двигайся давай!
Он принялся кружить перед зеркалом, сыпля ударами. Волосатое пузо резиново качалось над ремнем. Недавний ресторан отзывался тяжестью и винной отрыжкой. Перейдя к мешку, Топилин принялся всаживать в него увесистые удары. В ушах стоял голос Иваныча: «Плечо доводи! Не тянись за кулаком! Опорную на носок!»