Бестиариум. Дизельные мифы (сборник) - стр. 10
– Давай картину доснимем, а потом посмотрим, – режиссер похлопал Кноблока по плечу. – Сам ведь знаешь, чего мне стоило ее разморозить.
– Да я-то понимаю, но… – начал было Кноблок, но тут же замолчал, глядя куда-то за спину Александрову. Режиссер резко обернулся – так и есть, к ним шла Любовь.
– Ты опоздал, – решительно произнесла она, подойдя. Кноблок тут же куда-то испарился, на случай семейной ссоры.
– Прости, Люба, – сказал Григорий Васильевич виновато. – Вызвали в Смольный, сама понимаешь, я никак не мог… Вылетел на полдня позже. Тут всё равно еще ничего не готово.
– Однако я должна тут сидеть без дела и ждать! – Орлова сверкнула глазами и сердито принялась рыться в сумочке. Нашла пачку американских сигарет с верблюдом на желтоватой пачке, закурила, надув губы.
– Люба, – укоризненно произнес режиссер. – Это же Жданов. Я должен был проигнорировать встречу?
– Послушай, ты прекрасно знаешь, что Жданов – это уже совсем не тот Жданов. Эти ваши съезды, депутаты, аплодисменты, парады – всё осталось в прошлом, всё превратилось в пыль! Григорий, разве ты этого не видишь?! Сталин – Сталин!!! – вынужден советоваться с каким-то отвратительным кальмаром, чтобы…
– Тихо! – крикнул Григорий Васильевич так, что на него оглянулись рабочие-декораторы и возившийся с камерой оператор Петров. – Тихо… – сказал он уже спокойнее. – Ты же знаешь, что бывает за распространение. Да, они пришли. Однако НКВД, а теперь еще и НКГБ исправно работают. И что-то я не видел, чтобы они так уж часто вмешивались в их дела.
Он взял жену за руку, желая сказать что-то еще, объяснить ей, что так вести себя не следует, что всё вокруг, возможно, уже изменилось, но еще не стало окончательно другим. Орлова вывернулась и спросила:
– Мы сегодня начнем снимать?
– Непременно, – пообещал Александров. – Можешь гримироваться, Борис расставит декорации так, как ему нужно, и станем работать. Он как-то по-особенному хочет снять катушки.
– Меня интересуют совсем не катушки, – холодно сказала Орлова и ушла.
Не успел Григорий Васильевич переговорить с оператором, как его принялись донимать авторы песен к фильму. Вернее, донимал в основном один – Анатолий Д’Актиль, написавший знаменитый «Марш конников Буденного». Второй, Миша Вольпин, помалкивал. Он уже отсидел свое в заполярном лагере за то, что вместе с Эрдманом и Массом сочинял антисоветские басни, и теперь предпочитал не соваться с рацпредложениями, а делать, что скажут.
Впрочем, его это не касалось нисколько, ибо речь шла о главной песне, помпезно именовавшейся «Маршем энтузиастов». Текст к ней придумывал Д’Актиль.
– Мне не нравятся слова, – он сунул под нос Александрову листок с напечатанным текстом.
Григорий Васильевич прочел куплет, который давно уже знал наизусть.
– Что вам не нравится, Анатолий Адольфович?
– Здесь нет ничего о… ну, вы понимаете.
– Нас никто не обязывал и даже не просил, – сухо заметил режиссер.
– И тем не менее. Не мне вам рассказывать, что стало с Кумачом.
Александров поморщился. Лебедев-Кумач сгинул еще в тридцать девятом вместе с домом, в котором жил. Тогда же исчезла примерно треть улицы Горького и Центральный телеграф, которые чем-то не понравились одному из…