Бессмертный пони. Заметки участкового терапевта - стр. 18
Лифт, как выяснилось, устроил себе новогодний выходной. Лифт – не участковый терапевт, ему можно. Оттого, когда я поднялась на девятый этаж с отягощением в виде продуктовой сумки и зашла к Пульхерии Дормидонтовне, я была злая-презлая.
– Спина болит, – пожаловалась женщина.
– Неужели так сильно, – с сарказмом выдавила я.
– Нет, немного совсем, – ответила Пульхерия Дормидонтовна. – Уже месяца три…
Тут я тихо психанула:
– С наступающим Вас!
– А что, – удивилась та, – разве сегодня Новый Год?
– Ну, как бы, да… – на этот раз удивилась я.
А Пульхерия Дормидонтовна заплакала:
– Я всё забываю в последнее время! Все адреса, телефоны. Вышла как-то утром прогуляться – не смогла свой дом найти. Почему так? Я ведь в школе и в университете всегда лучше всех была, отличницей! На работе награды получала. Что со мной? Что?..
Что объединяло этих женщин, кроме общей болезни?
Все они оказались одинокими при живых родных. Заметив изменения в характере и поведении родных людей, дети напугались, отдалились, а то и обиделись.
За десять лет участковой работы я повидала пятнадцать или двадцать таких пациентов. Они чудили, ругались, забывали свои имена, выходили из дома без одежды, путали слова, терялись на знакомых улицах, жгли костры в квартирах…
Болезнь Альцгеймера неизлечима. Она кусает людей, не глядя на их возраст, материальные блага, уровень интеллекта и образование.
Самое важное, чем вы можете помочь близким, если недуг застал их врасплох – быть рядом. Просто быть рядом.
Как в страшной сказке
Ветхий домик увяз в сугробе: только крыша торчала серым треугольником. Да и ту припорошил снег, спрятав струпья фисташковой краски.
Домик пустовал. Так мне казалось. Квадрат палисадника у дороги никто не чистил, покосившийся забор никто не чинил… Летом домик сиротливо тонул в бурьяне, кренясь на один бок и щурясь ободранными наличниками, зимой его поглощал снег…
Когда я проходила мимо, в голове наигрывало что-то из "Короля и шута"…
Вызов на этот адрес показался ошибочным.
Я трижды перепроверила посыльный лист. Семь раз прокрутила в голове пути отступления: слишком уж подозрительным казалось место… А потом – с отвагой провинциального участкового терапевта ступила прямо в сугробище!
Снег завалился в сапоги и промочил джинсы. А, фигня! Рядовая ситуация: мы и от собак бегали, и по грязи плавали, и в алкашные притоны на разведку ходили! Чем нас удивишь?
Калитка завалилась на бок. Я могла бы достать носом верхнюю перекладину, не поднимаясь на носочки.
Постучала. Тишина.
Постучала ещё раз. И снова ответом стало молчание: лишь ветер взвыл вдалеке, как бешеный пёс.
От сердца почти отлегло. Я уже домой засобиралась, когда в глубине двора зазвенело тявканье, а тишину разбавил басовитый вальяжный голос:
– Иду, иду. Сейчас открою…
Сева жил с декоративным пёселем: настолько же мелким, насколько сам Сева был огромным. Говорил невнятно, не работал, невкусно пах, и, вероятно, употреблял. К нашей поликлинике не прикреплялся и прикрепляться не желал. Обосновался в домишке недавно: то ли сам от жены убежал, то ли жена от него. Жаловался на типичные симптомы ОРВИ.
Согнувшись в три погибели под низеньким потолком, я осмотрела Севу. Проводя аускультацию, увидела на его спине объёмное образование размером с хороший такой апельсин.