Бессмертники - стр. 33

Потом Роберт зажигает ночник. Против ожиданий Саймона, обстановка у него в доме далека от спартанской – квартира полна сувенирами, привезёнными из первых международных гастролей “Корпуса”. Здесь и хохломские миски, и японские статуэтки-журавлики. Презервативы и те в лакированной коробочке. Напротив кровати – деревянная полка с книгами: “Сула”[22], “Человек футбола”[23], – а в крохотной кухоньке висят сковородки. Вход в спальню сторожит картонная фигура – футболист в прыжке, в полный рост.

Они курят, облокотившись на подушки.

– Я его как-то раз видел, – говорит Роберт.

– Кого – Милка?

Роберт кивает.

– После его поражения во второй кампании – кажется, в семьдесят пятом? Видел его в баре рядом с фотоателье. Толпа его качала, а он смеялся, и я подумал: вот кто нам нужен. Тот, кто не падает духом. А не старый нытик вроде меня.

– Харви был старше тебя. – Саймон улыбается, но улыбка гаснет, едва он понимает, что говорил сейчас о Харви в прошедшем времени.

– Да, старше. Впрочем, держался он по-молодому. – Роберт пожимает плечами. – Вот что, на парады я не хожу. И в клубы не хожу. А в бани и подавно.

– Почему не ходишь?

Роберт вглядывается в лицо Саймона:

– Много ли ты здесь видишь таких, как я?

– Попадаются чернокожие. – Саймон краснеет. – Но не так уж много.

– То-то и оно! Не так уж много, – подтверждает Роберт. – А попробуй-ка отыщи хоть одного в балете. – Роберт тушит сигарету. – Тот полицейский, который тебя задержал… подумай, как бы он поступил, будь ты как я.

– Знаю, – кивает Саймон, – я бы так легко не отделался.

Роберт так ему нравится, что Саймон не желает признавать пропасти между ними. То, что оба геи, в глазах Саймона их уравнивает. Но Саймону легко скрыть, что он гей. А расу не спрячешь, тем более что почти все в Кастро белые.

Роберт опять закуривает.

– А ты почему не ходишь в бани?

– Кто сказал, что не хожу? – переспрашивает Саймон, но Роберт в ответ лишь фыркает, и Саймон подхватывает. – Сказать по-честному? Побаиваюсь. Для меня это, пожалуй, слишком.

Может ли удовольствия быть через край? При мысли о банях Саймону видится разгул плоти, дно, преисподняя: засосёт – и уже не выплывешь. Роберту он не солгал: он чувствует, что для него это слишком, и в то же время боится, что войдёт во вкус и похоть его будет безмерна, неутолима.

– Понял тебя. – Роберт морщит нос: – Гадость.

Саймон приподнимается на локте:

– Так почему ты переехал в Сан-Франциско?

– В Сан-Франциско я переехал, потому что выбора у меня не было. Я из Лос-Анджелеса – район под названием Уоттс, слыхал?

Саймон кивает:

– Да, там беспорядки были.

В 1965-м, когда Саймону было почти четыре года, Герти повела их с Кларой в кино, пока старшие дети были в школе. Что за фильм, он забыл, зато хорошо помнит кинохронику перед сеансом. Весёленькая заставка “Юнивёрсал Студиос” и знакомый ровный голос Эда Хёрлихи – ни то ни другое совершенно не вязалось с чёрно-белыми кадрами, что за этим последовали: тёмные улицы в дыму, горящие здания. И под зловещую музыку Эд Хёрлихи пустился расписывать, как чёрные громилы кидаются кирпичами, как снайперы стреляют с крыш в пожарных, как мародёры тащат всё, от бутылок с вином до детских манежей, – но Саймон видел лишь полицейских в бронежилетах и с револьверами, шагавших по пустым улицам. Под конец показали двух негров, но то были явно не громилы, которых описывал Эд Хёрлихи: в наручниках, под конвоем белых полицейских, они шли обречённо, с достоинством.