БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому - стр. 14
– Я! – раздалось из строя.
– Головка от…! – автоматически отозвался комбат, но спохватился. – То есть кто я? Выйти из строя!
– Рядовой Шнейдерман! – Саша сделал шаг вперед.
– Шнейдерман? Хм… И что, эти… как их… ноты знаешь?
– Так точно!
– Этого в мой уазик, прямо сейчас! – скомандовал Петрушкин начальнику штаба.
Так Саша стал репетитором дочки подполковника Петрушкина, Наташеньки, девочки шестнадцати лет. А других репетиторов в военном городке не было.
Ученица Наташенька была не очень. Вернее, вообще все было плохо. Музыкальный слух у нее напрочь отсутствовал, зато присутствовало милое личико и высокая грудь.
– Ну, как там… это? – Заглядывал подполковник в комнату. – Учишь?
– Так точно, учу, – говорил Саша и тыкал пальцем в нотный стан, пытаясь втолковать командирской дочке, чем отличается написание ноты «ре» от ноты «до». Наташенька хихикала и кокетливо крутила на пальчик локон.
– Ну учи, учи, – отвечал подполковник и закрывал дверь.
А зря.
Одним словом, произошло то, что и должно было произойти.
– Ну, ты, это… и это… такой бесстрашный, что ли, Шнейдерман?! – сказал подполковник стоящему перед ним Саше, которому было на самом деле очень страшно. – Ты, это, как это так, сука? Бессмертный, что ли?! Тебе что сказали? Ноты учить! Ноты! А ты чего, а?! А?! Скажи спасибо дочке моей… я бы тебя, сволочь, сгноил бы! Но любит она тебя! Плачет, так ее растак! Говорит, с крыши спрыгнет! У, гнида!
До дембеля оставался месяц.
После демобилизации сыграли свадьбу. Наташенька была красива и свежа, а Саша сыграл для нее и гостей что-то из Гайдна. Все аплодировали, даже тесть.
А потом все пошло кувырком. Распался Советский Союз, а подполковник Петрушкин, так и не став полковником, стал торговать ставшим не нужным государству военным имуществом, потом занялся лесом, бензином, еще чем-то, и в конце концов, накопив на обеспеченную старость нескольких поколений после себя, передал дела зятю Саше.
Дедушка Зиновий Абрамович умер.
А Саша Шнейдерман частенько отпускает водителя, садится за руль большого черного автомобиля и едет на дачу. Там, в полном одиночестве, он достает из шкафа старый футляр и дудит в трубу, как и учил его когда-то дедушка.
Он дудит не для того, чтобы у него были хлеб, масло и даже трефная икра, – это у него давно есть. Он дудит для души. Но никак не может понять, где она у него находится…
Машенька
С тех пор как Маша уехала из Карачева, ее никто никогда не называл Машенькой. Она иногда думала об этом. Наверное, потому она и уехала, потому что мама умерла, а для всех остальных она была просто Машей.
В Брянске было все не так. Говорят, что есть города и побольше, и покрасивей, но после окраины маленького райцентра этот город с многоэтажными серыми домами, длиннющей лестницей от центрального проспекта до набережной Десны, с совершенно непохожими на Машу людьми и даже с настоящими троллейбусами, ошеломил ее.
Маша работала в кафе «Ласточка». Каждое утро она ехала на дребезжащем трамвае из Бежицы до центральной площади, на которой стоял монументальный задумчивый Ленин, а прямо за вождем и находилось это кафе, где можно было быстро и дешево чего-нибудь перекусить.
– С вас девяносто три копейки. – Отбивала чек Маша на кассовом аппарате, принимала рубль и отсчитывала семь копеек сдачи.