Беседы с кураторами - стр. 8

Ответ на вызовы современности требует не только прагматической компетенции и управленческого ума, но также проницательного анализа собственных ресурсов, четкого представления о поле деятельности и концептуального понимания, как, когда и где нужно действовать. Многие кураторы используют этот шанс, чтобы глубже понять свою профессию, ее историю и возможности, мощности и границы, – словом, чтобы объять ее в качестве дискурса. В этом процессе они могут возвысить профессию до уровня искусства. Но все же главная задача заключается в том, чтобы сформировать мировую практику, которая оправдает возложенные на нее ожидания и представит реальные отношения, образующие современное состояние.

Для тех, кто понимает кураторство исключительно как работу с практическими вопросами, это вступление может показаться весьма странным. Но если принять факт дискурсивного сдвига, который я здесь обрисовал, все станет на свои места. Несколько лет назад, когда я заметил, что этот сдвиг происходит, меня озадачило противоположное явление. Почему такая выдающаяся профессия, столь глубоко преданная делу превращения искусства в общественное достояние, казалось, несколько неохотно выражает свои предпосылки в письменной, дискурсивной форме, столь любимой другими профессиями, посвященными распространению и интерпретации искусства, такими как художественная критика и история искусства? Вскоре я понял очевидную причину: кураторы высказываются в первую очередь через выставки. Они могут дополнять этот процесс изложениями своих программ в выставочных каталогах, информационных пресс-релизах или публичных интервью. Музейные кураторы выражают свои мысли через экспозицию определенной части коллекции в зале музея и образовательные материалы, сопровождающие эти экспозиции. Менее очевидным образом они делают это также через приобретение работ для музейной коллекции и изложение оснований для этого музейным закупочным комитетам. И все же я чувствовал разрыв между языком, который кураторы обычно используют в письменных изложениях своих программ, и тем мышлением, которое они вкладывают в формирование выставок или развески коллекций в музейных залах. До недавнего времени их публичный язык зачастую воспринимался как смесь из высказываний художников, чего-то похожего на оценки отдельных работ критиками, исторической доказательной базы развития искусства и его направлений, а также излюбленных журналистами зарисовок «человеческого интереса». Но сводилась ли кураторская мысль к тому, что приходит в голову при работе с этой путаницей интересов?

Если это было бы так, то мы бы не смогли внятно объяснить происхождение тех эмпирических открытий, тонких связей, поразительных сопоставлений, перекликающихся нюансов и точных суждений, которые я наблюдал на стольких прекрасных и сложных выставках – как и их отсутствие на прочих не столь выдающихся. Не все выставки являются суждениями, но все они производят для зрителей смыслы, отличные от тех, с которыми мы сталкиваемся при чтении текстов и рассматривании иллюстраций в статьях художественных критиков или книгах историков искусства. Любая выставка имеет концептуальную структуру, и кураторы развили соответствующие уровни компетентности, нередко достигая высочайшего мастерства в разработке такой структуры и новшеств внутри нее. Более того, в последние годы некоторые кураторы – среди которых, в частности, герои этой книги – почувствовали, что артикулирование этих знаний и навыков, их осмысление и расследование их истории больше не могут быть отданы на откуп обобщений музеологов, случайных комментариев критиков или запоздалой реакции историков искусства. Кураторы сами, как они считают, должны взяться за эти задачи, которые являются не дополнением, а неотъемлемой частью их практики.