Бесчувственники (сборник) - стр. 2
Жить и не любить – это ей было непереносимо. Словно врачебный приговор скорой кончины. Хоть безответно, но полюбить. Хоть с муками или даже унижениями, но ощутить в себе нормальность, которая выделяет человека из мира животных. Полюбить все равно какого!
И вдруг Елена делает открытие. Не ахти какое, с точки зрения пожившего человека. Алкоголь. Свойства его прекрасно изучены. Последствия хорошо известны, поскольку проиллюстрированы множеством непутевых судеб.
Елена поняла, что ей способен помочь лишь алкоголь. Вернее, вначале испытала на опыте, а потом уже поняла.
Ну и что, что такая любовь рукотворна? Ну и что? Разве она не настоящая?
Механизм прост (опять же с пятидесятилетней точки зрения): вино, как и любовь, великий обманщик. Гормоны активизируются, область скепсиса блокируется, по жилам бежит горячая кровь…
Но ей-то не все ли равно?!
В ее двадцать лет.
Стоит выпить, и все вокруг становится розовым, искрящимся. Краски ярче, люди милее, небо выше.
Парни становятся вкрадчивыми. Нет, не точно. Парни становятся интересными. И всегда в компании оказывается такой, который особенный. Который рожден для нее. А она, Елена, рождена для него. Это ясно без слова «люблю», которое надо беречь. Чтобы не спугнуть. Чтобы не упорхнуло в раскрытое окно, навстречу наливному закату…
Однако утром все вновь возвращается к своим прежним границам. И вновь надо искать новую любовь, которой ее обворожат вино и другой парень.
Но вчера – это же была любовь? Конечно, любовь.
И со временем Елена поняла, что нельзя отпускать ее от себя и утром. Такую хрупкую, летучую, нежную – сжала посильней кулачок, а на ладони лишь одни перышки, в крови измазанные. Поэтому стала пить и по утрам. С нежностью вспоминая о своем единственном, прекрасном, желанном. Вспоминать вдвоем с вином…
А что аборт? Ну, аборт. Но ведь рано же еще. Ведь как же без любви замуж? Как, если она исчезла и грядет новая? Как?
Конечно, вначале сладкие вина, долгие взгляды, праздные прогулки за опавшими листьями или под роняющими на голову снег высокими соснами.
Так и не выбрав к тридцати ту единственную любовь, которую окольцевать, а потом глумиться над ней вдвоем. Без вина. Потому что все такими ревнивцами оказывались: жить вдвоем, без вина.
А как без вина, если без него от женихов козлом воняет, волосы из носа растут и ум – словно снятое молоко.
Ну а потом, после тридцати, горькая водка, быстрые руки, длинные ноги.
Однако тоже любовь. Только пить надо больше, поскольку лишь водка способна отдраить с единственных, для нее одной рожденных всякую ржавчину, отбить всякий запах. Чтобы лицо возлюбленного туманом было подернуто. Когда розовым, когда голубым.
И это тоже любовь?
Да, и это любовь. С полным набором свойственных ей иллюзий. С той же самой биохимией.
И о замужестве уже вроде бы вопроса не стояло. Уже к пятидесяти приближалось. Точнее к сорока, но такая любовь – это год за три. Такое безоглядное расходование себя. Такая жизнь с постоянно колотящимся в груди сердцем: когда посмотрит не так, и когда посмотрит именно так, как в первый раз, когда посмотрит на другую, когда исчезнет, а потом вернется, когда не поймет, что для него старалась…
А в сорок всё кончилось. Любовь кончилась. Потому что уже на самом деле пятьдесят было. Гормоны кончились. Жизнь кончилась.