Бес в серебряной ловушке - стр. 55
Мельком взглянув на крону ореха, Годелот сжал зубы. Господи, пусть мошенник Пеппо уцелеет. Пусть хоть что-то будет не зря.
– Найду, не переживай. – Маттео перехватил палаш. – Клинок у меня не фасонный. Не обессудь, если с одного удара начисто кисть снести не выйдет.
Говоря это, капрал удовлетворенно отметил, как у мальчугана кривовато дернулись губы. Истолковав это как страх, он наклонился к пленнику.
Но Маттео не успел поднять оружие. Прямо из ветвей раскидистого ореха, растущего у тропы, на него грянулось чье-то тело. Не ожидавший нападения капрал рухнул наземь, сильная рука охватила горло, и у самого уха мелькнуло длинное лезвие кинжала. Острие скользнуло по краю кирасы, оцарапав шею.
Нападающий выругался, снова замахнулся кинжалом и на сей раз глубоко рассек капралу бедро. Задыхающийся в кольце душащей руки, Маттео забился, стараясь сбросить цепкого противника, перекатился на спину в надежде ударить врага оземь. Тот извернулся, ужом выскользнув из-под капральской спины, а Маттео, проклиная тяжелую кирасу, рванулся рукой к упавшему палашу. И в этот миг на голову ему обрушился удар. Последнее, что успел вспомнить капрал, была скьявона Ансельмо, так и не отданная его сыну…
…Годелот уронил мушкет и встряхнул головой, будто в тумане видя, как Пеппо сталкивает с себя бездвижное тело сквернолицего и вскакивает на ноги. Шельмец, конечно, не послушал его и вмешался. Очень кстати, чего греха таить.
А Пеппо повел в воздухе рукой и сжал влажное от пота плечо шотландца:
– Ты ранен?
– Я? Нет, не думаю. – Мысли путались, пережитое напряжение схлынуло, оставив в мышцах густую и липкую усталость.
– Уж нашел кому врать. Говори, где проткнули, слышишь?!
Годелот поморщился, но от этого сварливого тона в голове вдруг все стало на место, словно от щелчка по переносице.
– Будет тебе квохтать, вот же наседка… – проворчал он, чувствуя, что готов истерически рассмеяться. – Не помру, не надейся.
Пеппо оскалился, но огрызаться почему-то не стал. Нахмурившись, он склонился над сквернолицым:
– Он мертв?
Годелот прикусил губу. Нанося противнику удар прикладом, он помнил лишь о том, что должен убить прежде, чем убьют его или Пеппо. Сейчас же глухой стук удара вспомнился ему с неожиданно тошнотворной ясностью.
– Я в шею метил, да аккурат по кромке шлема попал. У него волосы все в крови, не иначе череп проломлен.
Тетивщик принюхался:
– Не чую я смерти. Да кровь еще теплая, живая.
Голос итальянца звучал неуверенно, и Годелот понял его. Отец ему не раз говорил: спиной поворачивайся лишь к трупу. Мысль, что придется добивать умирающих, вмиг обметала лоб холодным потом. Годелот снова встряхнул головой – собственная впечатлительность вызывала у него отвращение и глухой стыд, будто некий изъян, вроде мужской слабости.
– Я не возьму в толк: неужели они гнались за нами из-за ландскнехта?
Но тетивщик покачал головой:
– Многовато чести вчетвером за нами бегать. Да и этот о ландскнехте ни слова не проронил. Зато о лошадях расспрашивал.
Шотландец устало разворошил спутанные белокурые волосы.
– Послушай… – хмуро проговорил он. – Ты вчера говорил, мол, нехорошая это история. А что, если ты прав? Если у всей этой бойни, этих поджогов, чуши про демонов есть какой-то смысл? А мы оказались единственными свидетелями и можем испортить всю затею?