Бес в серебряной ловушке - стр. 37
– Лотте! Ты жив? Не молчи, гнус, Христом заклинаю! – Годелот мог поклясться, что в хриплом голосе слышится едва ли не отчаяние.
– Здесь я… – А дальше вместо слов из горла вырвалось нечленораздельное бормотание. Шотландец неловко зашевелился, пытаясь встать, грудь обожгла боль, и в глазах вдруг потемнело…
Он очнулся от прикосновения холодной влажной ткани к рассеченной щеке. Лба коснулась рука, теплая и упоительно живая. Исчезла, послышался плеск, и снова к лицу прильнуло холодное полотно. Годелот медленно открыл глаза и попытался вздохнуть, но помешала тугая повязка на груди.
– Наконец-то очухался, – как сквозь толщу воды донесся сварливый голос Пеппо, в котором предательски прорывалось облегчение.
Шотландец невольно ухмыльнулся – тетивщик был верен себе. С трудом приподнявшись, Годелот огляделся. Он лежал на собственном колете в тени дубовых стволов за стеной замка. Рядом Пеппо сосредоточенно мочил в колодезной бадье, снятой с крюка, окровавленный лоскут.
– Лежи, дурище! – обернулся он к Годелоту. – Насилу кровь остановил, вот же напасть.
Годелот, не споря, откинулся наземь – в глазах мелькали черные точки. А Пеппо продолжал недовольно бормотать:
– Я кого предупреждал? Так нет же, полез голыми руками в печь, герой…
– Зачем ты пошел за мной? – прервал кирасир воркотню тетивщика. – Я бросил тебя посреди выжженной земли, как последняя сволочь.
Пеппо хмыкнул, отжимая лоскут:
– Ну как же. Надеялся, что тебя уже какой-нибудь перекладиной прибило. У меня башмаки совсем паршивые, твои наверняка покрепче будут.
Годелот рассмеялся, машинально потирая ноющую грудь.
– Не знал, что ты умеешь стрелять из аркебузы. Как ты меня нашел?
Тетивщик пожал смуглыми, почему-то обнаженными плечами:
– Я и не умею. Только чистить обучали и заряжать. Вовремя вы лаяться начали. Дорога-то одна, мимо замка не промахнешься. Во двор вошел, а дальше на вашу брань метился. Если б ты шум не поднял, да вороны глотки не драли – мне б вовек не приблизиться к вам незамеченным, я спотыкался раз десять, пока аркебузу заряженную отыскал и фитиль запалил. Ну а сукин сын этот так голосил, что целиться было несложно, разве только вот тебя задеть боялся.
– А как же башмаки? – добродушно поддел Годелот. Нервозная многословность выдавала тетивщика с головой. – Да еще Лотте… Меня так только дома называли.
Пеппо яростно оскалился.
– Это я так, сдуру, не мни о себе! – отчеканил он.
Кирасир покачал головой и тут же посерьезнел:
– Спасибо. Не только от смерти, но и от позора уберег.
– Квиты, – усмехнулся итальянец.
А Годелот меж тем ощупал повязку на груди и пригляделся к тряпице, что все еще держал в руках Пеппо:
– Погоди… Это ж твоя камиза. Ты зачем рубашку загубил?
Тетивщик нахмурился, поднимаясь на ноги:
– Так не штанами ж тебя перевязывать, бестолковый. Передохни пока. Я пойду, поищу лошадь этого остряка, едва ли он пешком притопал.
Годелот оперся на локоть.
– Не рыскал бы ты окрест в одиночку. Сам видел, что за волки на графской земле завелись.
Пеппо задумался:
– Твоя правда. Но все равно убираться надо. Куда ты теперь подашься?
Кирасир вздохнул. Давно ли он сам спрашивал Пеппо о том же?
– В Венецию. Я должен уведомить дожа о произошедшем. Враги не появляются ниоткуда. Кто-то непременно за это ответит.
Тетивщик кивнул.