( Бес ) Предел - стр. 53
— Напугали. Почему сидите без света?
— И тебе здравствуй, Олеся. Создаю, так сказать, интимную обстановку.
— Вы не один?! — ошарашенно произносит она, хватаясь за пальто.
— Конечно, не один. Со мной всегда моя рука. Нет, даже не так, две руки, — смеюсь как кретин, Олеся же в ответ непонимающе уставилась на мои руки. — Святые тугодумы, да один я, Олеся. Расслабься.
— Хорошо.
Что хорошо, я так и не понял, она проходит мимо меня и идет к лестнице, и тут я понимаю, что она самым настоящим образом охренела и ее как минимум стоить остановить.
— Стой, жеребеночек мой, — ставлю бокал на столик и поворачиваю голову к застывшей Олесе. — Ты не хочешь рассказать мне, как твои дела?
— Все нормально.
— Нормально — это никак. Иди сюда, присядь ко мне. Давай, давай, — напираю я, наслаждаясь тем, как она сомневается. Боже, да я реально больной.
Олеся нехотя садится рядом, сводит ноги вместе, хотя одета в брюки, и кладет руки себе на колени. Сидит молча как какая-то послушница, и такое ощущение, что сейчас начнет молиться.
— Ты меня избегаешь. Почему?
— Не избегаю, — с легкой запинкой отвечает она.
— Значит боишься.
— Нет. Не боюсь.
— Значит боишься и избегаешь. А чего так?
— Вам так кажется, просто много работы, — наконец поворачивает голову в мою сторону, демонстрируя мне не только накрашенное личико, но и совершенно точно незнакомые мне серьги в ушах, гордо именуемые «гвоздики».
— Почему вы так на меня смотрите?
— Любуюсь.
— Чем, простите?
— Твоими серьгами. Чем же еще, — о, как быстро повышается градус моего настроения и вовсе не от выпитого алкоголя.
— Хотите вам одолжу?
— Да ты меня уже в педики записала? — наигранно удивляюсь я.
— Если вы про сексуальное меньшинство, именуемое гомосексуалистами, то нет. Они носят сережку в одном ухе. Кажется, в правом. А я вам предлагаю сразу две. В оба уха. Могу даже сейчас их вам проколоть.
— Чем, вилкой? Один удар — четыре дырки? — усмехаюсь я.
— Нет, иголкой. Больно не будет, разве что, нагноение, если иголка грязная. Но я продезинфицирую слюной.
— Ладно, один-ноль в твою пользу. Откуда сережки?
— Инна подарила. Можно я пойду? — с надеждой спрашивает девчонка, смотря прямо мне в глаза. Вот красивые у нее глаза, этого не отнять.
— Нет, нельзя. Олеся, а я тебе говорил, что у тебя часто открыт рот?
— Нет, не говорили, — сдержанно отвечает она, сжимая края своего черного пиджака.
— Надо бы закрыть.
— А то что? Зубы кривые?
— Господь с тобой, вроде ровные. Просто часто открытый рот — это признак дурачины, ты же не хочешь, чтобы так считали другие?
— Вообще-то, смех без причины больший признак дурачины. А вы несколько секунд назад делали именно это.
— Черт, два-ноль. Играем до пяти.
— Может, хватит? — хмуря брови, произносит Олеся, привстает с дивана, на что я тут же хватаю ее за руку и усаживаю обратно.
— Нет. Не хватит, — жестко произношу я и тянусь за бокалом. — Как дела в ресторане?
— Нормально.
— А почему не хорошо, а нормально?
— Скоро будет хорошо.
— Дурацкий ответ. Вычитаю один балл. Стало быть, один-ноль, пока в твою пользу. Кстати, этот пиджак тебе не идет. Как-то сверху щупленько.
— Ну что ж поделать, плоскогрудым тоже иногда нужно носить пиджаки.
— Вообще-то я про плечи, а ты все про грудь. Может, там уже чего выросло, а ты все ноешь.
Отпиваю очередной глоток алкоголя, прожигая мою собеседницу взглядом, и впервые задумываюсь о том, что Олеся слишком невозмутима. Перебор для восемнадцатилетней соплячки, которая по факту меня боится, о чем говорят ее неосознанные жесты, такие как, стискивание пиджака, или постоянно тянущаяся поправлять волосы рука. Хотя и поправлять там в общем-то нечего, ибо волосы полностью убраны в пучок, без единой выпавшей пряди. Хотел бы я сказать дурацкий и уродский пучок, но ей идет. Вообще, чего лукавить, выглядит она сейчас вполне хорошо.