Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - стр. 50
Вена, 19 марта
Прошлым вечером Эд встречал меня в аэропорту Асперн. Когда мы подъехали в темноте к моему дому на Плесльгассе, перед дверью стояли эсэсовские охранники в стальных касках и со штыками. Бросив взгляд вдоль улицы, понял, что они охраняют все двери, особенно у соседнего дворца Ротшильда. Мы с Эдом направились к нашему дому, но охранники прогнали нас штыками.
«Я здесь живу», – сказал я, неожиданно выйдя из себя.
«Не имеет значения. Вы не можете войти», – парировал один из охранников.
«Я же сказал, я здесь живу».
«Сожалею. Строгий приказ. Никому не входить и не выходить». Это был вежливый австрийский парень, его выдавал акцент, и моя злость улеглась.
«Где я могу найти вашего командира?» – спросил я.
«Во дворце Ротшильда».
Он приставил к нам высокого эсэсовца, который препроводил нас в примыкающий к нашему зданию дом садовника при дворце, где Ротшильд действительно провел прошлое лето. Когда мы туда вошли, то буквально столкнулись с несколькими офицерами СС, которые вывозили на тележке с цокольного этажа серебро и прочую добычу. Один держал под мышкой картину в золоченой раме. Другой оказался командиром. Руки его были заняты серебряными вилками и ножами, но он не смутился. Я объяснил, чем я занимаюсь и какой мы национальности. Он фыркнул и велел охраннику проводить нас до моих дверей.
«Но вам придется задержаться там на некоторое время», – засмеялся он.
Мы пробыли в доме, пока не стемнело. Потом захотелось выбраться в город. Спустившись незаметно по лестнице, мы дождались, когда наши стражники отошли на несколько шагов от двери, и на цыпочках проскользнули в темноту. Нашли тихий бар недалеко от Кернтнерштрассе, где можно было поговорить. Эд слегка нервничал.
«Пойдем в другое место», – предложил он.
«Почему?»
«Я был здесь вчера ночью примерно в это же время, – сказал он. – У стойки стоял парень, похожий на еврея. Через некоторое время он вытащил из кармана старомодную бритву и перерезал себе горло».
Тэсс чувствует себя неважно. По-прежнему есть опасность тромбов. Да и нервы уж точно не успокоились от всего пережитого, к тому же утомителен не прекращавшийся весь день гул геринговских бомбардировщиков. Утром Эд летит обратно в Лондон.
Вена, 20 марта
Эфир был сегодня утром. Я рассказывал, как за одну неделю Вена стала полностью нацистской, – это ужасно. Одна американская радиосеть целую неделю твердила, что сообщения ее корреспондента отсюда не подвергаются цензуре. Но когда он приехал в студию, чтобы выйти в эфир после меня, нацисты потребовали от него текст, так же как и от меня, и подвергли его тщательной проверке.
Вена, 22 марта
Состояние Тэсс все еще критическое. Да и атмосфера в больнице не способствует выздоровлению. Во-первых, говорит Тэсс, там находится одна дама-еврейка, зять которой совершил самоубийство в день, когда Гитлер вошел в город. Всю первую ночь она кричала. Сегодня она покинула больницу в черной траурной одежде и в вуали, крепко прижимая к груди ребенка. Была еще одна еврейская леди. В ее семье никого не убили, но люди из СА, захватив фирму ее мужа, пришли и ограбили их дом. Она боится, что ее мужа убьют или арестуют, и всю ночь плачет.
На улицах сегодня группы евреев, стоя на четвереньках, в окружении глумящихся над ними штурмовиков и насмехающейся толпы, счищают эмблемы Шушнига с тротуаров. Многие евреи кончают жизнь самоубийством. Всякого рода сообщения о садизме нацистов, притом от австрийцев, меня удивляют. Еврейских мужчин и женщин заставляли чистить отхожие места в казармах. Сотнями их просто хватали на улицах и отправляли мыть туалеты нацистским парням. Этой участи избегали счастливчики, которые мыли машины – тысячи автомобилей, украденных у евреев и «врагов» режима. Жена одного дипломата, еврейка, сказала мне сегодня, что не решается выйти на улицу из страха, что ее схватят и отправят на «очистительные работы».