Берлинский боксерский клуб - стр. 25
Ханс и Курт знали, что я еврей, но им не было до этого никакого дела – как многие мальчишки, они брали пример со своих отцов, а те в нацистскую партию вступать не спешили. Большинству учеников в школе моя национальность была просто безразлична. Нееврейская внешность избавляла меня от травли, которой изо дня в день подвергались Беньямин, Йона, Мордехай и Йозеф. Но при этом я понимал, что меня ни на миг не выпускают из поля зрения члены основательно разросшейся за лето «Волчьей стаи». Встречи с ними я старательно избегал и держался как можно ближе к Хансу с Куртом. Но в своем шкафчике я периодически обнаруживал «любовные записки» – листочки с антисемитскими цитатами из книги Гитлера «Моя борьба».
Как-то на перемене мне понадобилось в туалет. Но не успел я открыть туда дверь, как кто-то с силой толкнул меня в спину. Я перелетел через порог и упал лицом на кафельный пол. Приподняв голову, я сначала рассмотрел шахматный узор из черных и белых плиток, а через мгновение – еще и обступившие меня кругом ботинки.
– Долго же ты от нас бегал, – сказал, стоя надо мной, Герц.
Я кое-как огляделся: кроме Герца тут были Юлиус, Франц и еще четверо мальчишек из разных классов. Я вскочил на ноги и бросился было прочь, но Юлиус с Герцем заломили мне руки за спину.
– Halt![24] – рявкнул Франц.
– У нас много новеньких, и они хотят с тобой познакомиться, – добавил Герц. – Полюбуйтесь на него, ребята. На вид вроде немец, но кровь и член – чисто еврейские.
Судя по лицам новеньких, им не терпелось узнать, что же будет дальше.
– Отпустите меня! – Я напряг мускулы и попытался вырваться.
Неожиданно – и для меня самого, и для Юлиуса с Герцем – мне это удалось. А я и не подозревал, насколько сильнее я стал с последней встречи с «Волчьей стаей».
– Хватай его!
– Не дайте смыться!
Я отступил чуть назад и, выставив сжатые кулаки, принял, как мне казалось, грозную оборонительную позу. Но Юлиус, Франц и Герц втроем набросились на меня и заломали прежде, чем я успел кого-то ударить.
– Спокойно, Мальчик-Писсуар. Сегодня тебя бить не будем, – прошипел Герц мне в ухо. – Потому что у нас появилось новое правило: хочешь вступить в стаю – покрести еврея.
По его сигналу четверо новичков стали по очереди заходить в одну из кабинок и там мочиться – я слышал, как моча льется в унитаз. Закончив с этим делом, они поволокли к кабинке меня.
Я отчаянно пинался и тщетно пытался вырваться из их рук.
– Хватайте за ноги, – скомандовал Герц.
Четверо его прихвостней подхватили меня за руки и за ноги, оторвали от пола и понесли, как скатанный рулоном ковер. Затащив в кабинку, они, под общий веселый смех, сунули меня головой в полный мочи унитаз. За мгновение до того как погрузиться лицом в вонючую жидкость, я успел задержать дыхание и крепко зажмурить глаза. Сверху до меня доносилось:
– Eins! Zwei! Drei! Vier!..[25]
На счет «десять» из бачка хлынула вода. Бурный водоворот подхватил и понес прочь гадкую, тепловатую смесь воды и мочи. Мои волосы сначала затянуло в фаянсовый раструб на дне унитаза, а потом, когда напор ослаб, выплюнуло оттуда.
После этого меня вынесли из кабинки и бросили на пол посреди туалета. Моча с водой стекали с мокрых волос мне в глаза, струились по щекам. Я отплевывался и заходился в кашле – и этим очень забавлял членов «Волчьей стаи». К горлу подступала тошнота, но я держался, чтобы не доставить им еще больше удовольствия. А еще меня переполняла злость, но не столько на «Волчью стаю», сколько на Макса Шмелинга. Если бы он исполнил условия сделки с моим отцом, я сумел бы себя защитить. А так Макс, наверно, решил, что ради каких-то грязных евреев можно себя не утруждать.